Нора Вебстер - Колм Тойбин

Следующие недели Фиона была мрачна и, если вечером никуда не собиралась, ложилась рано. На выходные приехала Айна, и Нора спросила, не рассталась ли Фиона с Полом Уитни.

— Да нет, — ответила Айна. — По-моему, у них все отлично.

— Но он уже несколько недель к нам не заглядывал.

— Думаю, это она так захотела.

— Но почему?

— Наверно, ей кажется, что кое-кто здесь с ним чересчур сдружился.

– “Кое-кто” — это кто?

— Спроси лучше у нее, но она говорила, что не раз чувствовала себя лишней.

— Мы просто разговаривали, ничего больше.

— Не спрашивай. Меня тут не было.

— Ты о чем-то недоговариваешь.

Айна стрельнула в нее взглядом.

— Однажды вечером она увидела, как ты наряжаешься.

— И что?

— И она позвонила Полу, и они перенесли свидание в отель “Беннетт”.

— Она считает, что я приоделась ради него?

— Что ты у меня спрашиваешь? Спроси у нее.

— Но она так думает?

— Спроси у нее.

— У меня есть дела поважнее.

* * *

Нора старательно отрабатывала две свои песни под аккомпанемент Лори. Бывало, дело продвигалось со скрипом, поскольку Лори требовала понимания всех немецких слов и идеального произношения.

Иногда Нора удивлялась Лори — ее рассказам и тому, как запросто она говорила о незнакомых людях, в том числе и о давным-давно умерших. Лори нравилось обитать в некоем вымышленном мире — далеко-далеко от своего городка. По ходу занятия ей иногда удавалось создать иллюзию, будто от результата зависит сама судьба, а сами они — в Лондоне или Париже. И Нора под этим неусыпным надзором разучила обе песни, одну она исполняла по-немецки, и, пока она прикладывала неимоверные усилия, Лори внимательно следила за ней.

Однажды Лори сообщила, что уговорила Фрэнка Редмонда, регента из Уэксфорда, послушать ее новую ученицу — с прицелом на участие в хоре, пусть ему и не нужно еще одно меццо-сопрано. Договорились, что Нора придет в обитель Лорето в субботу днем, когда в музыкальной комнате будет свободен рояль.

Накануне Нора сделала прическу, добавив волосам новый оттенок, и надела платье из “Эсси” с новыми туфлями, которые купила в “Мэхэди Брин”. Она условилась встретиться с Филлис по завершении и выпить кофе в “Уайт”. Прибыв в обитель, на пороге которой поджидал Фрэнк Редмонд, Нора удивилась, когда ее немедленно проводили в актовый зал. Помимо пианиста, там были еще два человека, которым ее не представили. Она показала Фрэнку Редмонду и пианисту ноты; пианист сказал, что сыграет первую песню по памяти и ноты ему понадобятся только для Шуберта. Пока она ходила в туалет, он немного поупражнялся.

Нора пожалела, что распевки, как на занятиях у Лори, не будет. Придется начинать сразу, как есть. На сцене не было даже стакана с водой, и у нее пересохло в горле. Было ясно, что у этих людей есть другие дела и им хочется побыстрее со всем покончить. Она встала у рояля лицом к залу. Руки сперва опустила по швам, но, почувствав себя будто выставленной напоказ, положила правую руку на рояль, но пианист тут же сказал, что так делать не нужно. Лори ни за что не позволила бы ей петь, пока она полностью не освоится, но выбора не было, Нора улавливала нетерпение пианиста.

Едва он начал, она поняла: что-то неладно. Вместо вступления он заиграл нечто более сложное. Она не знала, когда вступать. Казалось, что пианист отходит от мелодии, подстраивается под что-то другое, затем он разразился серией трелей и вернулся к исходному мотиву. Не понимая, что происходит, Нора просто запела. Она вступила невпопад, сразу поняла это, но исправить уже ничего не могла. На словах “А свежих бутонов вокруг не видать”[61] дыхание подвело, и она чересчур надолго задержалась на высокой ноте.

Ко второму куплету пианист успокоился и стало легче, но голос Норы все равно не проявился во всей глубине. И все же Нора очень старалась, сосредоточившись, нашла комфортную для пения тональность. Она расслабилась и допела до конца, как учила Лори, уже полностью контролируя дыхание.

Тройка слушателей встретила финал молча. Нора увидела, как Фрэнк Редмонд подал знак пианисту, и повернулась взглянуть, поставил ли он ноты “An die Musik”[62]. Но пианист опустил крышку. Нора не поняла, означает ли это, что он позволит ей петь Шуберта без аккомпанемента, раз плохо справился с первой вещью. Она сомневалась, что правильно подберет регистр.

— Давайте-ка выйдем, — сказал Фрэнк Редмонд. Он поднялся на сцену, перешагивая через две ступеньки за раз.

Видя ее замешательство, он взял с рояля ноты и вручил ей. Она предположила, что он собирается отвести ее в помещение поменьше и поуютнее, чтобы Шуберта она исполнила там и нервничала меньше. Он вывел ее со сцены и из зала в коридор.

— Огромное вам спасибо, — сказал он. — Мы вам крайне признательны за то, что допели до конца.

— Я не спела Шуберта, — ответила она.

— Да, — кивнул он.

— Так что же, есть еще где-нибудь рояль?

— Это одна из моих любимых песен, — сказал он, — и я предпочту не слушать ее сейчас. Поверьте, если нам понадобится услышать вас снова, мы дадим знать.

— Я плохо начала. Вступление незнакомое.

— Да неужели?

Она вдруг поняла, что он вот-вот не сдержит издевки, что ее выставляют вон. Сознавая, что лучше промолчать, она все-таки не сдержалась.

— По-моему, он воспользовался другой аранжировкой, — сказала она, как будто разбиралась в аранжировках.

— Да, вы правы, и целиком все напомнило песенку, под которую околела старая корова[63].

Это было откровенное оскорбление.

— Спасибо, — сказала Нора, когда он распахнул дверь.

Она припарковалась возле “Уайт” и перед встречей с Филлис сделала кое-какие покупки.

— Я вот что доложу: после Дженит Бейкер[64] никто так красиво не пел! Полагаю, он вам так и сказал? — спросила Филлис.

— Под какую песенку околела старая корова? — задала Нора встречный вопрос.

— Не знаю, — ответила Филлис.

— Я уверена, что не под самую благозвучную.

— Нора! Неужели провал?