📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгКлассикаТом 2. Неживой зверь - Надежда Александровна Лохвицкая

Том 2. Неживой зверь - Надежда Александровна Лохвицкая

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 60 61 62 63 64 65 66 67 68 ... 79
Перейти на страницу:
даже рада была, когда цветы засохли и тетка их выбросила. Сама я как-то не смела убрать их. А собачку засунула подальше в комод, чтобы забыть о ней. И забыла.

* * *

Потом началась сумбурная полоса жизни. Началось с консерватории, которая очень разочаровала меня. Голос мой профессор очень одобрил, но велел работать. А это было мне совсем не по характеру. Я привыкла, ничего не делая, возбуждать восторги. Пропищу какую-нибудь песенку, и все: «ах, ах, какой талант!» А систематически работать заставить себя я не могла. Да кажется, и всеобщее мнение о моей талантливости было преувеличено. В консерватории я ровно ничем не выделялась среди других учениц. Разве только тем, что ни разу как следует не приготовила уроки. Это разочарование, конечно, отразилось на моем характере. Я стала раздражительная, нервная. Искала утешения в болтовне, беготне и флиртах. Настроение было скверное.

От Толи получила только один раз письмецо из Москвы, где он продолжал учение.

«Лялечка, – писал он, – помните, что у вас есть собака, и, если понадобится, кликните ее». Адреса он не приложил, и я ничего не ответила. Началась война.

Мальчики наши все оказались патриотами и все пошли на фронт. Я слышала, что Толя пошел тоже, но как-то мало обратила на это внимания. Зина записалась в сестры милосердия, а я продолжала крутиться.

Работа моя в консерватории шла все хуже и хуже. Вдобавок попала я в развеселую компанию молодой богемы. Начинающие поэты, непризнанные художники, вечера, посвященные эротическим темам, ночи в «Бродячей собаке».

Удивительное было заведение, эта «Бродячая собака». Втягивала в себя совершенно чуждые ей элементы, втягивала и засасывала.

Никогда не забуду одну постоянную посетительницу. Это была дочь известного журналиста, замужняя женщина, мать двоих детей.

Кто-то случайно завез ее в этот подвал, и, можно сказать, она так там и осталась. Красивая молодая женщина

с огромными черными, точно от ужаса раскрытыми глазами, она приходила каждый вечер и оставалась до утра, дыша пьяным угаром, слушая завывающую декламацию молодых поэтов, в стихах которых, наверное, не понимала ни слова, всегда молчащая, какая-то испуганная. Говорили, что муж разошелся с ней и детей от нее отобрал.

Как-то заметила я около нее молодого человека, очень болезненного вида, одетого изысканно, всего какого-то манерного, «уайльдовского» типа.

Он сидел рядом с ней с равнодушным видом и не то писал, не то набрасывал карандашом на лежащей перед ней бумажке. Эти слова или знаки, по-видимому, страшно волновали ее. Она краснела, испуганно оглядывалась, не прочел ли кто, выхватывала карандаш и быстро замазывала написанное, а потом снова напряженно ждала, пока он лениво водил карандашом, и снова вспыхивала и вырывала из его руки карандаш.

Было в нем, в этом выродке, что-то такое беспокойно-противное, что я подумала:

«Неужели найдется на свете такая идиотка, которая допустит его к какой-нибудь близости, как-нибудь поверит ему, да еще, пожалуй, увлечется таким гадом ползучим?»

Через две недели этой идиоткой оказалась я сама. Мне не хотелось бы долго останавливаться на этой отвратительной полосе моей жизни.

Гарри Эдверс был «поэтом и композитором». Сочинял песенки, которые и читал нараспев, все на один и тот же мотив.

Настоящее имя его было Григорий Николаевич. Фамилии его так я и не узнала. Помню, как-то приходили ко мне из милиции узнавать (это было уже при большевиках), не скрывается ли в моей квартире Григорий Ушкин. Но не знаю в точности, о нем ли шла речь.

Этот Гарри вошел в мою жизнь так естественно и просто, словно в свой номер гостиницы, открыв дверь своим ключом.

Познакомились, конечно, там же, в «Бродячей собаке» Я в тот вечер была в числе выступающих на эстраде и спела тогда еще модную песенку Кузмина «Дитя, не тянися весною за розой». И кто-то из публики после этой первой фразы пропел: – «Роза в Одессе живет»…

Это спели за столиком Эдверса. И когда я проходил на свое место, он встал и пошел за мною.

– Вы не обиделись? Это Юрочка дурит. Но вы не должны это петь. Вы должны петь мою «Дюшессу». С этого и пошло. Через две недели я была уже обстрижена, выкрашена в темно-рыжий цвет, наряжена в мужской костюм из черного бархата и пела с папироской в руках Гаррину ерунду:

– Бледный мальчик из папье-маше

Был любимцем голубой принцессы.

Было в нем особое каше,

Обещавшее особые эксцессы.

Поднимала брови, стряхивала пепел с папиросы продолжала:

– У принцессы сладкая душа,

Не душа – душистая дюшесса,

Только за десертом хороша,

Для любителей де-ли-ка-тесса.

И так далее, в этом роде. Гарри слушал, одобрял, поправлял. – Вы должны воткнуть в петличку ненормальную розу Зеленую. Огромную. Уродливую.

У Гарри была своя свита, свой двор. Тоже «ненормальный, зеленый и уродливый». Зеленая девица-кокаиноманка, какой-то Юрочка, «которого все знают», чахоточный лицеист, и горбун, чудесно игравший на рояле. Все были связаны какими-то тайнами, говорили намеками, о чем-то страдали, чем-то волновались и, как теперь понимаю, иногда просто ломались в пустом пространстве.

Лицеист любил кутаться в испанскую шаль и носил дамские туфли на высоких каблуках, зеленая девица одевалась юнкером.

Не стоит обо всем этом рассказывать. Дело не в них. Упоминаю только, чтобы дать понятие, в какую среду я попала.

Жила я тогда в меблированных комнатах на Литейной. Туда же переехал и Гарри.

Принялся он за меня круто. До сих пор не понимаю – считал ли он меня богатой, или действительно увлекся. Отношения у нас были странные. Тоже «зеленые и уродливые». Рассказывать об этом сейчас не буду.

Страннее всего было то, что, когда я была с ним, я чувствовала к нему отвращение, острую гадливость, точно я целуюсь с трупом. А без него жить не могла.

Приехал с фронта Володя Катков. Прибежал ко мне возбужденный, радостный. Ахнул на мою рыжую голову.

– Зачем это? Ах ты фокусница. Но все равно – ты ужасно мила.

Повертел меня в разные стороны, и видно было, что очень я ему нравлюсь.

– Я, Лялечка, всего на недельку и все время пробуду с тобой. Надо очень, очень много сказать. Теперь уж откладывать нечего.

И вот входит Гарри. Даже не постучал в дверь. И видно было, что Володя сразу ему не понравился. Заревновал, что ли. Поэтому очень развязно развалился в кресле и стал говорить со мной на ты, чего раньше никогда не делал.

Володя как-то растерялся, долго молча переводил глаза

1 ... 60 61 62 63 64 65 66 67 68 ... 79
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?