Покажи мне звёзды - Кира Мон

Однако у меня не остается времени, чтобы дальше концентрировать на этом свое внимание, потому что с каждым движением Кьера ко мне все ближе подбирается что-то, что мне неподвластно. И, когда Кьер неожиданно отстраняется на пару сантиметров, а прохладный воздух прикасается к моему влажному животу и груди, всего лишь на пару секунд, прежде чем он вновь, буквально останавливая время, возвращается в прежнюю позицию, что-то во мне взрывается. Это подводный взрыв, не мерцающий залп фейерверка, а медленное затопление, проникающее в каждую частичку моего тела.

– Кьер, – шепчу я, закрывая при этом глаза. Я не хочу знать, что сейчас отражается у него на лице, не хочу искать на нем чувства, которых могу там не обнаружить.

Я обвиваю руками его шею в тот момент, когда его тело напрягается, бедра на несколько секунд сильнее прижимаются к моим, а затем он опускает голову вперед, и его губы ищут мои.

Мне остаются лишь мои собственные чувства.

✦ ✦ ✦

– Лив?

– Мм? – отвечаю я уже в полудреме. Кьер лежит позади меня на боку, обнимая меня, а я обеими руками держусь за его предплечье.

– Из-за чего ты плакала сегодня днем?

– Из-за упущенных шансов, – бормочу я через пару секунд. – Из-за потерянной любви.

Я была уверена, что Кьер переспросит, что именно я хотела этим сказать, но он только крепче притянул меня к себе, и я льну к его груди. Его сердцебиение провожает меня во сне. Если завтрашним утром я проснусь, а все это окажется лишь сном, я распла́чусь.

Кьер остается на завтрак. Между нашим пробуждением и мгновением, когда я смотрю, как он уплывает от меня все дальше в море, проходит целых три часа, в которые все ощущается практически так, как и должно ощущаться. Мы общаемся. Мы смеемся. Пока я стою у плиты, чтобы приготовить эспрессо, Кьер отводит мне волосы за плечо, чтобы поцеловать в шею. Все идеально, и именно поэтому я понимаю, что это всего лишь иллюзия.

Но впечатления от писем Макса Ведекинда не умолкают до сих пор, и я ни о чем не жалею.

Айрин никогда не заикалась о том, как долго обычно длятся интрижки Кьера, и, стоя сейчас на причале, я взмахиваю рукой, потому что Кьер только что обернулся и еще раз мне помахал, и стараюсь подготовить себя к тому, что найду свое имя в его списке с пометкой «выполнено».

О’кей, а вот это ощущается… не идеально.

Но несмотря ни на что, я ни о чем не жалею.

Засунув руки в карманы, я поворачиваюсь, чтобы идти назад к маяку. Я не собираюсь притворяться. Будет непросто делать вид, словно последние часы ничего не значили. Но мой – по большей части спонтанно составленный – план гласил: одна ночь с Кьером. Она была… великолепна. А сейчас я не имею права устраивать из этого великое событие.

Намеренно расслабляю сведенные плечи и, дойдя до Мэттью, дружески похлопываю его по стене. А затем прохожу мимо, опять сражаясь с ветром, до своего любимого места у скал, где позволяю сильному порыву ветра сорвать с соей головы капюшон.

Обеими ладонями убираю развивающиеся волосы с лица, закрываю глаза и вдыхаю полной грудью.

Минувшая ночь была лучшей ночью в моей жизни, именно такой я и сохраню ее в своей памяти.

✦ ✦ ✦

Полчаса спустя открываю дверь маяка и чувствую себя ранимой и в то же время на удивление успокоившейся. Аккуратно ставлю ботинки перед шкафом на втором этаже, в одних носках поднимаюсь на кухню и убираю там все, что напоминает о нашем совместном завтраке. Потом сажусь в гостиной к секретеру, придвигаю к самому краю ноутбук и открываю статью, над которой сейчас работаю. Независимая.

Когда раздается сигнал телефона, ножки моего стула издают неприятный скрип, царапая деревянный пол: так резко я подскакиваю и хватаю свою куртку, которую скинула в нишу. Сначала второпях обыскиваю не тот карман, затем наконец мобильник оказывается у меня в руках, и я вижу, что звонит мама. В течение пары секунд недоуменно моргаю на вибрирующий смартфон в своей ладони. Точно. С нашего последнего разговора прошло приблизительно четыре недели. И как она только угадывает момент, в который я максимально не готова к беседе с ней? Опускаюсь на подушки, тру лоб и усаживаюсь поглубже в нише. Мимолетно прикидываю, а не положить ли телефон просто так, и пусть звонит, но в результате делаю глубокий вдох.

Миг – и в трубке уже шелестит ее голос.

– Здравствуй, Лив. Как твои дела?

– Хорошо. А твои? – Медленно подтягиваю коленки к груди и облокачиваюсь головой на каменную стену. Я почти надеюсь, что все пройдет по привычному сценарию, но, само собой, все идет не так.

– Вообще-то, ты собиралась мне сообщить, как только прилетишь обратно в Гамбург, – произносит мама, не обращая внимания на мой вопрос.

– Да, собиралась, но…

– Пожалуйста, только не говори мне, что ты до сих пор сидишь на том острове.

– Да. – Чересчур робко. Я ведь давно не ребенок, черт возьми.

– Лив. – Всего одно слово, три буквы, но это равно тому, как если бы она сказала: «Ты разочаровываешь меня снова и снова». Этот тон знаком мне слишком хорошо. – И что все это означает? Ты действительно намерена остаться там до весны?

– В данный момент мне кажется, что это идет мне на пользу и я двигаюсь вперед. – Быстро прикладываю ладонь к стене Мэттью и закрываю глаза, а потом вылезаю из ниши. Плохая идея – прятаться во время этого разговора между подушек, сгорбившись, как трусливый кролик. – Я начала работать над несколькими новыми статьями и…

– Выходит, эту свою навязчивую идею ты тоже так из головы и не выбросила.

– Это… я думаю… это не навязчивая идея!

– Лив, ну что тут еще скажешь? В конце концов, разумеется, это твое личное решение. Только, пожалуйста, не жди, что я его поддержу.

– Ты и так никогда этого не делала, – упрямо отвечаю я, и мама молниеносно заводится.

– А с чего бы это мне поддерживать твое стремление ради своей работы вмешиваться в жизнь посторонних людей, которые рады были бы этого избежать? – шипит она. – Ты только взгляни на себя! Кто ты такая? Явно же очень посредственная журналистка-сплетница! Твой отец наверняка бы тобой гордился!

– Что? – Только что я подыскивала подходящие слова в свою защиту, но теперь ее последняя фраза эхом отдается в моем сознании. – Как вообще с этим связан мой отец? – Мама еще ни разу по своей воле не упоминала о моем папе, следовательно, мы больше никогда о нем не говорили, с тех пор как я в пяти- или шестилетнем возрасте бросила попытки расспрашивать ее о нем. В последний раз она не разговаривала со мной целую неделю. Тогда отсутствие отца было для меня не настолько важно, чтобы рисковать повторно оказаться в таком положении. – Почему мой отец гордился бы…?

– Оставь это, Лив. На этом месте нам лучше остановиться. – Как и так часто в прошлом, она занимает оборонительную позицию за прохладным самообладанием. Ее никуда не девшийся гнев проявляет себя лишь в том, что она предпочитает закончить наш разговор. Прекратить общение – это всегда был ее излюбленный метод выразить свое недовольство.