Странствие Кукши за тридевять морей - Юрий Вронский

Обрати лицо к нам с ласкою,

Освети нам путь-дороженьку!

Днем становится жарко, повевает все тот же попутный шелоник, но он слишком слаб, чтобы воспользоваться парусами. Лукоморье позади, корабельщики уже плывут по Днепру. В заводях, в зарослях тростника, и на открытой воде, и в воздухе несметное количество водяной птицы. Тут и красавцы лебеди, и гуси, и чайки, и журавли, и цапли, и множество еще каких-то крупных и мелких птиц, и, конечно, видимо-невидимо всевозможных уток. Но удивительнее всех немалого размера птица с большим мешком под длинным клювом, поляне зовут ее «неясыть».

Великое птичье царство, будучи потревожено, издает такой оглушительный шум, что приходится кричать соседу в ухо, если хочешь быть услышанным.

Иногда где-нибудь в заводи, а то и возле корабля с могучим плеском ворочается крупная рыба. Раз Кукше удалось разглядеть прошедшую под кораблем огромную рыбину с долгой курносой мордой и бугристым хребтом. Какой она была длины, он не успел разглядеть – плыли слишком быстро. Но рыбина задела хребтом днище и корабль качнуло. Шульга засмеялся и сказал:

– Белуга шалит!

Когда корабли пристают к берегу и друзья поднимаются на открытое место, перед ними простирается море высокой серебристой травы. Травинки настолько тонки и легки, что их колышет даже самый слабый ветерок и кажется, будто перед тобой пробегают морские волны, а от порывов сильного ветра травы стелются по земле.

– Ковыль, – объясняет Шульга.

Случается, у воды толпится бессчетное стадо удивительных зверей – не то овцы, не то козы, желтовато-рыжие, с горбатыми мордами и восковыми рожками. Это пугливые сайгаки. А в сумерки, пристав на ночлег, можно увидеть вдали бредущий по холмам к водопою табун диких коней одинаковой саврасой масти[111], с коротким гривами и короткими хвостами. Кони двигаются не спеша, кормясь по дороге. Шульга говорит, что к воде они подойдут, когда стемнеет.

Однажды корабли причаливают на ночевку к высокому скалистому острову длиною более десяти верст. Остров зовется Хортица. Вдоль берега чернеют огнища, и старые, и свежие, видно, что остров часто посещают.

В стороне от берега стоит дуб, который выделяется среди прочих деревьев. Он, может быть, не так уж и высок, но у него необычайной толщины ствол, весь в каких-то буграх и неровностях, кажется, будто он состоит из нескольких стволов. Сучья начинаются низко, чуть ли не от корней, и многие из них сами толщиной в доброе дерево – мнится, тут срослось несколько деревьев. Крона его необычайно широка и густа, ветви спускаются до земли, образуя своего рода шатер. Среди ветвей и листьев могучего дерева находит прибежище множество белок.

Всякий, кто глянет на этот дуб, сразу понимает, что перед ним не простое дерево. Так оно и есть – это Перунов дуб. Люди словеньского языка, какого бы роду-племени они ни были, непременно приносят здесь жертву. Тот, кому предстоит одолевать пороги, ждущие его выше по реке, просит духов, обитающих среди листвы и веток, о помощи в трудном и опасном деле. Тот же, кто спускаясь по реке, уже одолел пороги, благодарит духов за помощь. Петухи – наиболее желанная жертва для здешних духов. Всякий, плывущий по Днепру, старается загодя обзавестись нужной птицей. Если же петухов у плывущего нет, можно принести в жертву хлеб или вяленое мясо и даже стрелу из своего тула. Предусмотрительные мужи из Оскольдова войска от самого Днепровского лукоморья везут в плетеных садках десяток петухов, купленных у тех же уличей, – уличи их нарочно для того и разводят. Пока поднимались вверх по Днепру, петухи веселым многоголосьем будили пловцов на рассвете, чтобы не залеживались.

Теперь пловцы будут метать жребий, отдать ли дубу петухов живыми, или сперва зарезать, или испечь в золе и съесть самим, а дуб только обрызгать свежей петушиной кровью. Князь Оскольд смотрит сквозь пальцы на эти богопротивные действа, сам, однако, ведет себя вполне благочестиво: к Хортице причалили в пятницу, Кукша напомнил, что это постный день, и Оскольд отказался от вина и мяса, ел только хлеб с вялеными овощами.

Еще до Хортицы Днепр изменил направление и корабли плывут теперь на север, так что ветер уже не совсем попутный и с трудом наполняет паруса. На третий день пути, после обеда, Днепр начал сужаться, а скалистые берега делаются все выше и круче. Суда плывут, словно в ущелье, солнце заслонено берегами, стало сумрачно и повеяло нежданной прохладой, хотя ветер, кажется, сюда и не достигает.

– Кончилась легкая дорога! – весело улыбаясь, говорит Шульга.

Кукше скоро становится ясно, что Шульга, говоря о конце «легкой дороги», имеет в виду не напряженный труд на веслах против течения, без подмоги ветра, а нечто другое. Перед корабельщиками совершенно отвесный левый берег, вода устремляется к нему с большой скоростью.

Гребцы и кормчие напрягают все силы – если сейчас хоть немного расслабиться, течение потащит корабль назад и ударит его о скалы. А у правого берега лежат огромные камни, из-за которых проход сильно сужается. Здесь река внезапно поворачивает вправо. Шульга, не переставая работать веслом, показывает головой на камни:

– Разбойники! Их так зовут потому, что они разбивают суда!

Кукша кивает.

– Но это еще не порог! – продолжает Шульга, когда корабль выходит на спокойную воду. – Слышишь шум впереди?

Как же не слышать! Более того, шум кажется Кукше знакомым… Отчего-то сжимается сердце и к горлу подступает волнение. Да ведь точно так же шумит родной Тихвинский порог! Вот откуда и волнение – в этом шуме Кукше слышится зов родины! Впервые за все время путешествия Кукша не умом, а сердцем понимает, что приближается к Домовичам, хотя, конечно, он не может не сознавать, что до родного дома месяцы, а то и годы трудного пути.

Еще не доходя самого порога, судно царапнуло днищем по камню – проход между островами справа и берегом слева так засорен камнями, будто их накидали сюда какие-то пьяные великаны. А шум нарастает – и вот он, первый порог! Его зовут Вольный – не потому ли, что он последний для тех, кто идет сверху, и после него открывается вольный путь к морю?

Здесь уже на веслах не поднимешься – все, кто есть на судне, спрыгивают в воду и, схватившись за канаты, которыми обвязаны борта, тащат корабль против сильного течения под берегом. Впереди – самые опытные, они следят, чтобы судно не наскочило на камень. По левую руку лежит скалистый остров, который носит безобидное название Скворцовый. Миновав его, нужно круто повернуть налево и протащить корабль по узкому потоку с бешеным течением. Поток носит имя Волчье горло. Справа он ограничен другим скалистым островом, называемым Крячинный. После него опять крутой поворот – теперь направо, но тут уже не требуется напряжения. Этот первый, нижний порог – самый невинный из девяти, преграждающих корабельщику путь вверх по Днепру. Его еще называют Малый.

Вслед за Вольным, или Малым, идут три порога, которые у бывалых людей тоже не считаются особенно трудными. В четырех с половиной верстах от Вольного – порог, называемый Лишний, выше него, в шестнадцати верстах – Бурление воды, в трех верстах от этого – Волнигский, который еще называют Внук. В этом пороге самое опасное место – большая скала Гроза, об нее нехитро разбиться, особенно, когда идешь сверху.