Преступления прошлого - Кейт Аткинсон

— Здесь похоронена моя мама, — сказал он Марли.

— Моя бабушка? — уточнила она, и он подтвердил:

— Да, твоя бабушка.

Она почтительно встала перед надгробием, которое за тридцать три года изрядно пострадало от непогоды, и Джексон подумал, что его отец заказал своей жене памятник из дешевого песчаника. Джексон смотрел на могилу и ничего особо не чувствовал. Он не так уж много помнил о матери. Они пошли дальше, и Марли забеспокоилась, что он не оставил цветы на бабушкиной могиле.

— Цветы не для нее, милая, — сказал Джексон.

Джексон ни о чем всерьез не задумывался, пока не начала умирать его мать. Он был просто мальчишкой и занимался тем, чем обычно занимаются мальчишки. Он был в банде, и у них было тайное логово на заброшенном складе, они играли на берегу канала, воровали конфеты из «Вулвортс», гоняли на велосипедах за город, летали на тарзанке через реку и скатывались кубарем с холмов, они уламывали ребят постарше, чтобы те покупали им сигареты, и накуривались и напивались сидра до тошноты в своем логове или на городском кладбище, куда пробирались по ночам через дыру в стене, о которой знали только они и стая бродячих собак. Он творил такое, что мать, да и отец тоже пришли бы в ужас, узнай они об этом, но, когда он позже вспоминал о своем детстве, все проказы казались ему здоровыми и безобидными.

Джексон был самым младшим в семье. Его сестре Нив было шестнадцать, а брату Фрэнсису — восемнадцать, и он только что выучился на сварщика при Управлении угольной промышленности. Отец вечно твердил, чтобы сыновья не лезли за ним в шахту, но какие у них оставались варианты в городе, где, кроме угледобычи, никакой работы не было. Джексон никогда не думал о будущем, но ему казалось, что шахтеры — это здорово: дух товарищества, выпивка — все равно что быть в банде для взрослых. Но отец говорил, что на такую работу он и собаку бы не погнал, а он терпеть не мог собак. Все голосовали за лейбористов, все как один, но отец говорил, что они не социалисты, они «жаждут плодов капитализма» похлеще остальных. Его отец был социалистом — сердитого, озлобленного шотландского толка, из тех, кто во всех своих неудачах винит кого-то другого, но в первую очередь «боссов-капиталистов».

Джексон понятия не имел, что такое капитализм, да и не стремился узнать. Фрэнсис говорил, что это значит водить «форд-консул» и покупать матери двухкамерную стиральную машину «Сервис», и только Джексон знал, что, когда в прошлом году разрешили голосовать восемнадцатилетним, брат поставил крестик рядом с именем кандидата от тори, хотя у того «не было ни одного сраного шанса» на победу. Отец, узнай он об этом, отрекся бы от Фрэнсиса (может даже, убил бы), потому что тори хотели стереть шахтеров с лица земли, а Фрэнсис говорил, что ему насрать, он планировал скопить денег и проехать на «кадиллаке» через все Штаты до самого Пасифик-хайвей,[122]остановившись только, чтобы отдать честь Королю[123]у ворот Грейсленда. Мать умерла через неделю после выборов, что на какое-то время отвлекло их от политики, хотя отец изо всех сил искал способ доказать — это, мол, правительство виной тому, что рак обглодал Фидельму и выплюнул иссохшей, пожелтевшей шелухой, оставив умирать под капельницей с морфином в общей палате больницы «Уэйкфилд-дженерал».

Их отец был хорош собой, а мать была простой, крупной женщиной, которая выглядела так, словно только что доила коров или собирала торф. Отец говорил: «Можно забрать женщину из Мейо, но нельзя забрать Мейо из женщины». Он считал это шуткой, но никто никогда не смеялся. Он никогда не дарил жене цветов и не водил ее в ресторан, но так ведь никто в тех местах этого не делал для своих жен, и если Фидельма и могла жаловаться на плохое обращение, то не больше любой своей подруги. Нив хотела другой жизни. В пятнадцать лет она ушла из школы и поступила в колледж, где изучала стенографию и машинопись, и закончила его с сертификатами Королевского общества покровительства искусствам и коробкой шоколада «Кэдбери» от учительницы как лучшей в классе. Теперь она каждый день ездила на автобусе в Уэйкфилд, где работала «личным секретарем» директора автосалона. Треть от своих шести фунтов в неделю она отдавала матери, треть шла на сберегательный счет, а остальное она тратила на одежду. Ей нравились вещи, помогавшие соответствовать роли: юбки-карандаши с кофточками из ангоры, трикотажные двойки с юбками в складку — непременно с тонкими колготками и черными лодочками на трехдюймовом каблуке, поэтому в свои шестнадцать она выглядела удивительно старомодно. Для полноты образа она подбирала волосы наверх в аккуратную ракушку и купила нитку искусственного жемчуга с такими же серьгами. Зимой она носила дорогое твидовое пальто в елочку, с полупоясом на пуговицах, а когда пришло лето, купила приталенный плащ из плотного кремового габардина, в котором, по словам отца, была похожа на французскую кинозвезду. Джексон не видел ни одного французского фильма, поэтому не знал, правда это или нет. К счастью для Нив, она не унаследовала крестьянских генов матери и была, по общему мнению, «очаровательной девушкой» во всех отношениях.

Она переживала смерть Фидельмы тяжелее всех. Дело было даже не в смерти как таковой, а в том, как долго она умирала, поэтому, когда их мать наконец испустила последний слабый вздох, все почувствовали облегчение. К тому времени Нив, в дополнение к ежедневным поездкам в Уэйкфилд в своей нарядной одежде, уже взяла на себя и готовку, и уборку. Однажды, за несколько недель до смерти матери, она вошла в комнату, которую Джексон делил с Фрэнсисом, — сам Фрэнсис развлекался в городе, как обычно, — и села на старую узкую кровать, едва помещавшуюся в их каморке, и сказала: «Джексон, я сама не справлюсь». Джексон читал комиксы «Коммандос» и размышлял, есть ли у Фрэнсиса заначка с сигаретами; он не понимал, что означают дрожащие губы сестры и слезы в ее больших темных глазах. «Ты должен мне помочь, — сказала она. — Обещаешь?» И он ответил: «Ладно», не имея ни малейшего понятия, на что подписывается. Вот как получилось, что все свободное время он отныне пылесосил, подметал, чистил картошку, таскал уголь, развешивал белье и ходил в магазин, а его друзья надрывали животы от смеха и говорили, что он превратился в девчонку. К тому времени они уже перешли в среднюю школу, и Джексон понимал, что жизнь меняется, и если ему пришлось выбирать между сестрой и бандой подонков, то он должен выбрать сестру, даже если предпочел бы подонков, потому что чувства чувствами, а родня всегда на нервом месте, и этому нигде не учат, просто таков порядок вещей. Кроме того, она платила ему десять шиллингов в неделю.

Это был самый обычный день. Стоял январь; прошло несколько месяцев, как умерла Фидельма, и неделя, как Джексону исполнилось двенадцать. Фрэнсис купил ему подержанный велосипед, отремонтировал его и покрасил, так что тот стал лучше нового. Отец дал ему пять фунтов, а Нив подарила часы, настоящие взрослые часы, с браслетом на защелке, приятно утяжелявшие запястье. Подарки были замечательные, наверное, родные пытались восполнить ему потерю матери.