Риф - Валерий Игоревич Былинский

ногами, медленно двинулась к стойке.

«Это ничего, — подумал он, — какое ей дело до нас? Какое нам вообще дело до них?»

— Да, — словно прочитав его мысли, глядя ему в глаза и отрицательно мотая головой, сказала жена.

Они снова помолчали. И вновь ему показалось, что время исчезло. Понимая, что никто никакого меню не принесет, Виктор встал.

— Подожди, я сейчас.

Он вернулся и положил перед женой запечатанную в пластик книжку меню:

— Вот. Что ты хочешь?

Какие-то доли секунды она смотрела на меню, словно на новый вход в другой мир. Потом мягко заговорила.

— Что ж, пожалуй, вот это…. — Маша называла пюре, курицу, столичный салат и пирожное-корзинку так, словно это были фуа-гра и телятина в гранатовом соусе.

«Притворяется…» — с горечью отвращения подумал он. И тут же в его голове пронеслось: «А может быть — нет?»

Он отнес меню к стойке буфета, вернулся с полным подносом, поставил тарелки на стол.

— Спасибо, — чинно сказала она ему, словно официанту.

Он сел. Жена начала аккуратно, утонченно, задумчиво есть.

— А у меня, знаешь, новости, — сказала она, жуя. — Ленка, помнишь, актриса… ну та, что театр драмы бросила, предложила мне один проект, связанный с цветочным бизнесом. Но я отказалась. Ты же еще не вернулся. Вот когда муж приедет, сказала я Ленке, тогда и решим… Ты же знаешь, какая она надежная сопартнерша, ха-ха. Слушай, у меня через три часа самолет в Нью-Йорк. Деловой визит по поводу моего нового журнала, где я отвечаю за рубрику «Сны». Тебе, кстати, ничего не нужно в Нью-Йорке?

Он медленно покрутил головой.

Жена ела, и при этом быстро, незаметно, словно стесняясь, чтобы никто не увидел, отламывала кусочки от пирожного-корзинки и отправляла в рот.

— Я тут подумала, взвесила все, — продолжала она, — мы начнем все с конца. Ты не находишь? — она засмеялась и задрала голову так, что шляпа чуть не упала с нее. — Представь, все начинают с начала, а мы с конца! И кстати, я узнавала, мне еще не поздно родить. Тот ребенок, что у нас был, ну помнишь, выкидыш… он как раз расширил, как сказали мне сегодня врачи, родильную зону, так что вторые роды не должны быть болезненными.

— Маша…

— Да? — она подняла на него глаза, держа двумя пальцами недоеденное пирожное-корзинку.

— У нас не было никакого ребенка.

— Как это не было? Был. Был выкидыш, а это полноценный человек.

— Да, но это не роды…

— А что же это? Роды. Конечно, роды. Просто ребенок родился не на этот свет, а на тот, откуда пришел. Пришел и ушел, упс! Ты просто забыл, дорогой, — перегнувшись к нему, она вдруг нежно погладила его ладонью по волосам, — забывчивый мой…

Он ошарашено смотрел на нее:

— Скажи… они кололи тебя? Чем?

— У меня сегодня через три часа консультация в центральной московской клинике. Очень дорогая процедура, но я сейчас не нуждаюсь. Для своего здоровья и будущего потомства ничего не жалко, ха-ха-ха! Врач сегодня мне объяснит толком, как я смогу зачать.

— Через три часа ты летишь в Нью-Йорк, забыла?

Ему показалось, что во время всей этой сцены из-за спины стоящей у стойки толстухи-официантки кто-то внимательно смотрит на них.

Жена оглянулась и посмотрела точно в ту сторону, о которой он только что думал.

— В Нью-Йорк? Вау… А, ну да… Я не лечу, — она капризно пожала плечами, — я иду к ребенку.

— Какому ребенку… Маша… У нас не было и не будет никогда никаких детей. Я вообще-то хотел встретиться с тобой, чтобы…

— Ты кажется не в курсе. У нас уже есть ребенок, просто мы еще о нем не знаем. Он существует, просто еще не вошел в меня. Не волнуйся, материального от тебя ничего не требуется, в июле, как ты знаешь, я создала консалтинговую фирму — или я тебе не говорила? Нет? Говорила, говорила… так что наш мальчик не будет ни в чем нуждаться.

— Маша… Ты врешь. Зачем? Ты ведь раньше никогда не врала.

— Зачем ты так жестоко говоришь сейчас со мной?

— Я?

— Ты… — вдруг, всхлипнув, жена закрыла лицо руками и тихо зарыдала, — ты так жестоко сейчас сказал, вместо того, чтобы просто поверить…

— Поверить? Во что? В то, чего нет?

— Есть! Все уже есть, все, до нас! Но если не верить в него, оно исчезнет и не будет, не будет.

— Ну да, может, и этой тарелки нет? — кивнул он на стол. — И этой руки моей, и тебя, и меня… Вот я не в верю в тарелку — и она тут же исчезает? — Виктор зло засмеялся. — Не поверю в себя — и меня нет?

— Ты не любишь меня.

— Маша, погоди, успокойся, мы сейчас не об этом…

— Ты и ее не любишь…

— Кого?! — вздрогнув, он посмотрел на нее.

Жена вытерла лицо салфеткой и высморкалась.

— Какая разница кого, я же вижу, не любишь.

— Что ты видишь, Маша? — с отчаянием почти крикнул он. — Ты слепая!

— Ты заколдован, мой милый… — она улыбнулась ему, блестя мокрыми глазами, — вот в чем дело.

— Машенька, я….

— Я поэтому и пришла сюда, на это свидание. Чтобы расколдовать тебя.

— Что?.. нет…

— Мне нужно всего лишь поцеловать тебя! — жена вдруг торжественно встала. — Сейчас я тебя поцелую, и все пройдет, — полуоткрыв губы и закрыв глаза, она протянула к нему руки.

Он смотрел на нее. Маша топнула ногой:

— Ну?

Виктор встал. Щеками, затылком, спиной он почувствовал, какая густая воцарилась в зале тишина. Мужчины за дальним столом прекратили пить и уставились на них. Таджики-гастарбайтеры любопытно щурили глаза. Заснувший было за столом старик открыл заплывший глаз и тоже смотрел на него и жену. И даже толстая грязная буфетчица смотрела на них зачарованным взглядом.

Виктор мотнул головой, словно сбрасывая наваждение — и сразу же обессилено с дурацкой улыбкой опустился на стул.

Маша, словно решив поддержать его, тоже дурашливо улыбнулась. И тоже села. И подмигнула:

— Ну конечно. Это ничего. Это так только. Я расколдую тебя. Мой старичок царевич. Мой пожилой принц. Мой…

— Хватит, — резко сказал он.

— А что ж, принцев-стариков не бывает? — улыбалась она ребенком. — Они же тоже люди…

Он резко вскочил.

— Черт, давай я провожу тебя!

Ему уже было все равно, что их слышат.

Маша, сидя на стуле, широко раскрытыми глазами смотрела на него, поводя головой то вправо, то влево. Словно что-то читала в нем.

Потом, медленно отведя взгляд, сказала:

— Витя, мое имя Мария.

— Что? Я помню… Что ты несешь?

— Прости. Больше не буду. Я ухожу. Знаешь, сегодня я на машине