Вкус одержимости - Елена Лабрус

— Я?! — вытаращила она глаза. — Ярославу?!

Пришлось поведать ей подробности разговора этой мрази с Никой. И я ждал новых откровений, видя, как меняется выражение лица Крис, но в глаза бросились её сжатые кулаки. 

— Вот урод! Не знаю зачем этот придурок такое выдумал. Я же с ним по-дружески поделилась. Я сочувствовала вам с Кирой, а он...

— Ну, возможно, он был зол на тебя. Ведь ты трахалась с его братом.

Она стиснула зубы. О, да! Эта боль в глазах. Боль брошенной женщины с разбитым сердцем. Мне искренне стало обидно за Шерлока. Сейчас, возможно, из мужской солидарности я был на его стороне. Если эта смазливая мартышка любила Влада, то Шерлок… Я попробовал увидеть его глазами маленькой шлюшки, явно наследовавшей гены матери, и увидел взрослого мужика, на дорогой машине, с деньгами и неравнодушного к ней. Уж не вторую ли Киру она в нем искала? Покровителя, спонсора...

— Я бы и с ним трахалась, — хмыкнула она. — Мне было всё рано с кем. С Владом, с Яриком. Но Ярик не смог. А мне в тот день было надо. Очень надо.

— Зачем?! — опешил я.

— Потому что я узнала, что ваш детектив женат. Женат, сука! А ещё он трахался с женой моего отца.

Конечно, я выглядел глупо, когда открывал и закрывал рот, ничего не говоря. Но я просто не знал, что сказать. Дьявол! Так это не долбанный Влад разбил ей сердце, это чёртов Шерлок! 

— Так она ему всё же жена? — может, задал я и неуместный вопрос, потому что напрашивалось «Что?! Он всё же вдул той Оксане?!», но Крис второй раз называла мать Третьего женой отца, а я не забыл слова Шерлока, что они не женаты.

Или это он, сраный блядун, так оправдывался? Типа ну и ладно, присунул, но она же ему не жена?

— Ну, гражданская жена. Какая разница! — повторила Крис чуть ни слово в слово мои слова. — Вы даже не представляете себе каково это: узнать, что твой парень женат и буквально тут же застать его утром в номере мотеля в постели с женой отца.

— Нет, я не представляю, — честно признался я, всё ещё слегка потрясённый.

Хотя и был близок к тому, чтобы понять. Ведь я тоже думал, что жена мне изменяет.  Не мог в это поверить, но не я первый и не последний рогоносец, который не может в это поверить. Но теперь мне стало понятно куда больше.

Во-первых, долбанный детектив понятия не имеет, что Кристина их застукала. Иначе не был бы так оскорблён и расстроен её «отношениями» с Владом.

А во-вторых, теперь я знал откуда у Шерлока информация об изменах Киры. Не от Кристины. Чёртова вдовушка, недожена и недомачеха Крис, явно была склонна к распусканию слухов: Кристину она убедила в неадекватности Киры в ту ночь, Шерлока — что моя жена погуливала, когда увозила девчонку в город.

И не могу сказать, что она мне когда-то нравилась, чтобы особо изменить своё отношение к этой Оксане. У меня не было о ней никакого мнения. Но я не мог не заметить, как преобразился «Пит-Стоп» с её появлением. Эти клумбы, цветы, покрашенные заборы. Её хозяйственность пошла на пользу заведению. А остальное мне было по хер.

Мне было и невдомёк как активно люди, о существовании которых я и не подозревал, обсуждают нашу жизнь. Хотя, чему я удивлялся: зависть, сплетни, злословие — всё это старо как мир. Просто мне никогда не было дела до других людей. Особенно до того, что думают эти люди обо мне. Я всегда был отшельником. Весь в работе, потом в трауре. Какое мне было дело до местных сплетниц?

Дверь снова скрипнула. Кристина оглянулась. В этот раз зашли посетители — выползшие на завтрак заспанные дальнобойщики.

Она встала, положила им на столик меню, пошла за вторым.

Мне тоже было пора.

— Крис, ты в универ-то поступила? — спросил я, уже в дверях, когда она вручила мне пакет с купленной едой.

— На платное, — кивнула она.

— Кира заплатила?

— Она сказала, что это мамины деньги. И заплатила за все четыре года вперёд.

Я усмехнулся. Нет, это были мои деньги. Но это неважно. Важно, что данное подруге обещание Кира выполнила — позаботилась о её дочери.

  — Кристина!  — снова заставил я её обернуться, перед тем как вернуться на кухню. — У меня к тебе только одна просьба.

— Какая? — удивилась она.

— Не жарь больше сырники.  Пожалуйста! — сложил я руки ладонями. — Прости, но они отвратительные.

— Я знаю, — улыбнулась она. — Но это не я. Это Оксана. Что настолько плохи?

Я выразительно скривился. Она засмеялась. И пусть не предложила заходить, и я нечего больше не добавил к сказанному, кажется, нам обоим стало легче.

Всё же нас связывало куда больше, чем сомнительное соседство — одно время мы оба невыносимо скучали по одной женщине. Но сегодня наша скорбь стала выносимой.

Я привычно глянул на часы и заторопился к дому.

Пошли вторые сутки. А вдруг Ника уже приехала? Вдруг уже ждёт?

Как же хотелось ему позвонить.

Каждый раз, когда накипали слёзы. Каждый раз, когда сердце обрывалось: ну вот и всё, папа умер. Каждый раз рука тянулась к телефону. Но он сказал не звонить и не писать. Просил поверить, что так будет лучше и сделать так, как он просит, и я старалась.

Да и не с чем мне было ему звонить. Собирая папе в морг одежду, я перетрясла каждую его вещь, залезла в каждый карман, заглянула в каждый ящик и засунула свой нос под каждую газету, которыми были застелены полки старого, ещё бабушкиного шифоньера. Нашла старую пожелтевшую фотографию, где папа ещё босоногий сорванец, нашла давно потерянную мамину серёжку, нашла заначку: целую тысячу рублей. Но карту памяти так и не нашла.

Я обзвонила всех папиных друзей и знакомых, сообщить что прощание в траурном зале при крематории. И прокаталась весь день. Вроде и похоронами занималась менеджер ритуального агентства, что курировала хоспис, и всё заранее было обговорено, но на деле оказалось, что нужно успеть за день в столько мест, что хоть разорвись.

Весь день прошёл в жуткой суете. Карту искать я начала только к ночи. И это было как искать иголку в стоге сена: такой маленькой казалась вещица и таким огромным наш дом.

Теперь мне надеяться было не на кого. Никто не подскажет. Папа умер. Но я твёрдо решила заглянуть в каждый уголок и найти чёртову запись до похорон. И отпустить папу с миром, что бы там ни было.

Я дала себе обещание не ложится спать, пока не найду. И не ложилась.

— Где же ты, чёрт тебя подери? — засунула я тяжеленный старый портфель с каким-то давно забытым хламом обратно в шкаф.

Конечно, трудно предположить, что папа приложил бы столько усилий, чтобы спрятать карту с записью в чемодан на антресолях. Но перед тем как совсем слечь, он стал страдать провалами в памяти и мог сделать это неосознанно. Поэтому я старалась не пропустить ничего. И словно ходила по раскалённым углям, ведь с каждой вещью, что я доставала, с каждой мелочью, что замечала, были связаны воспоминания. И это было очень тяжело.