Порча - Максим Кабир

Карлик выскочил табакерочным чертиком из-за мешков. Голый, с грушевидным туловищем и гибкими конечностями, словно гибрид жабы и лысой обезьяны. Он улыбался, хвастаясь крысиными зубками. Проигнорировав опешившую Марину, тварь атаковала Пашу. Луч фонаря шарахнул вверх.

Марина стукнулась о стропила темечком, сгруппировалась. Стопфольд убил улыбающегося монстра, значит, они смертны!

Паша дрыгался под люком, исполнял причудливый танец. Коровий мальчик присосался к его груди мерзким зобом, опухолью. Марина совладала с паникой. Шлепнула лопатой вполсилы, чтобы не ранить ученика. Карлик плюхнулся у лестницы, сразу подскочил. Глумливая улыбка скомкала серую шкуру и растянула к вискам черные леденящие душу глаза.

Марина припечатала тварь лопатой, на этот раз вложив в удар все силы. Руки завибрировали, запылали огнем мышцы. Но цель была достигнута. Коровий мальчик, живое доказательство безумных теорий, извивался на земле, по-кошачьи мяукая.

– Прибейте его! – закричал Паша.

Марина нависла над существом, не давая встать. У карлика отсутствовали половые признаки. Не было ни сосков, ни пупка. Но сколько зубов!

Выкрикнув – для храбрости, – Марина схватила древко обеими руками и обрушила лопату на тварь. Полотно вошло в дряблое горло. Желудок Марины совершил кульбит. Она почувствовала преграду – позвоночник карлика.

Шестая заповедь гласила: «не убий», но законодатель подразумевал людей… а пускай и животных – тварь не была ни тем ни другим. Даже кровь не брызгала из разрубленного горла!

Марина уперлась каблуком в стальной лоток лопаты, как на бабушкином огороде, и наступила резко. Полотно вонзилось в землю. Отсеченная голова поскакала к стене, продолжая улыбаться, врезалась в стеллаж и распалась. Луч фонаря в дрожащих Пашиных руках озарил труп коровьего мальчика… вернее место, где труп лежал. Серая плоть обратилась в рассыпчатую груду. Ни костей, ни черепа под стеллажом.

– Насекомые, – сказал Паша.

«Как и говорил прапрадед», – с одуряющей холодностью подумала Марина.

Подохнув, коровий мальчик стал кучей дохлых ос.

То был самый обычный зимний день: горожане топали от рынка к мемориалу, в окнах парикмахерской кипела работа, женщины украшали снежинками двери Сбербанка, а мужики перекрикивались через проспект о рыбалке. В кондитерской, где Паша и Марина заказали по стаканчику шоколада, булькала кофемашина. И эта обыденность почему-то казалась не менее безумной, чем гном, распадающийся на мертвых ос. Трещина, исковеркавшая реальность, пощадила мир снаружи. Или нет?

Каких-то полчаса назад Паша ощущал мерзкие маленькие лапы на своей коже, видел зубастую улыбку лилипута, слышал его хрюкающий смех. Марина ощущала, видела, слышала то же самое, а теперь они смаковали горячий шоколад и по радио пела Тейлор Свифт.

Гудела голова. Еще бы, сегодня он впервые в жизни потерял сознание. Очнулся в яме рядом с гоблином. Под волосами набухала шишка. Наградой стала забота Марины. Она осмотрела ушиб, нежно убрав челку. Пальцы покалывали скальп электричеством.

Ведь не материнская это опека. Не такая большая разница между ними. Паша родился, когда Марина Фаликовна ходила в младшую школу.

– Больно?

– Совсем нет. – Сильнее боли был стыд, что не он оказался героем. Марина храбро спустилась в погреб, спасла, убила гоблина. А он? Хныкал, как девчонка…

Даже за напитки не смог заплатить, угощала Марина.

Паша досадливо поморщился.

– Вы очень смелая, – сказал он.

– Это от страха, – ответила Марина, задумчиво глядя на идущих по тротуару людей.

– Как это?

– Если бы все не случилось так быстро, я бы села на пол и скулила от ужаса. – Она вздрогнула – вспомнила ухмылку, или косые глазки, или кривые ногти карлика. – Расскажи мне. Что ты знаешь о подвале?

Паша собрался с мыслями.

– Вы понимаете, – произнес он тихо, – то, с чем мы столкнулись, не имеет рационального объяснения?

– Да, – кивнула Марина. Бледная и сосредоточенная. – Карлик из насекомых. Это тяжело интерпретировать с помощью науки.

– Все началось с Вани Курловича, – проговорил Паша. – В конце лета они с дедом спустились в подвал. Прорвало трубы, затопило мастерскую и кладовки. На стене подвала пятна влаги сложились в рисунок. – Он пересказывал историю Курлыка под веселый галдеж радиодиджеев. Как сюжет собственной новеллы пересказывал. Слова сыпались изо рта, было легко – ему попался благодарный, внимательный слушатель. На моменте с гвоздометом Марина охнула.

– В сентябре Курлык изготовил по просьбе Руда, Нестора Руденко, моего друга, дубликат ключей. Мы пошли посмотреть на это Лицо.

Марина придвинулась к нему, затаила дыхание.

– Это не просто пятна и не просто граффити. Оно… мерзкое. Оно – сама мерзость. Нельзя описать. Вы видели «Звонок»? Помните кассету, несущую смерть? Когда я смотрел на Лицо, в голове словно клип крутили. Нарезка из картинок… мертвецы, гнилое мясо… всякая дрянь, о которой я не собирался думать. Это же происходило с Рудом. Лицо влияло на наши мозги. Отравляло своим злом.

Позади зазвенели колокольчики, Паша оглянулся, но в кондитерскую никто не вошел.

Хлебнув шоколад, он поведал о том, как прятался в шкафу и как убегал от Тамары.

– Ты должен был рассказать кому-нибудь, – прошептала Марина. – Маме или Кострову.

– Возможно, да. А возможно, и нет. Я думаю сейчас, что Костров тоже спускался в подвал.

– Ты намекаешь… он повредился рассудком? Как Тамара?

– Тамара и ее племянница… они как бы поклонялись Лицу. А Игнатьич, когда угрожал Курлыку, как бы хотел принести его в жертву. Если Лицо подчиняет себе людей, создает из них секту, я правильно сделал, что не обратился к директору.

– Но тебя оно не завербовало, – заметила Марина. – И Руденко не молится ему.

– Может, наша психика крепче? И Игнатьич, и Тамара – старики. А Костров, мне мама рассказывала, после самоубийства трудовика Тиля так винил себя, что чуть не свихнулся. Но оно пытается прорваться. – Паша коснулся виска. – С того вечера все поменялось. Мне снится подвал, что стена рушится и что-то выходит изнутри. Руду снятся те же кошмары. Я вижу Лицо наяву.

– Господи… – Глаза Марины расширились. Боковым зрением Паша уловил человека на улице, сбавившего шаг у окна. Повернулся. Проспект был пуст. Он смочил пересохшие губы.

– В пролитых чернилах. В компьютерной игре.

– В ветвях, – сказала Марина, – в стае грачей.

– Что?

– Ничего. – Она выпрямилась. – Продолжай.