Пророчество Корана - Хесус Маэсо де ла Торре

Ему пришлось ждать некоторое время, задумавшись о той неизвестности, что была впереди. Потом во двор вышли два широкоплечих мориска, одетые в засаленные плащи. Яго слышал их шаги, кряхтение, когда они грузили два чумных трупа, завернутые в саваны из грубого холста. Слышал, как затопали копыта мулов и начался дикий скрип осей телеги, скрежетание петель открываемых задних больничных ворот, удары кнута в недвижном воздухе. Мало-помалу без задержек они отъехали от больницы. Оба возницы, собутыльники Ортегильи, знали о необычном грузе, который везли, — они на этом хорошо заработали, так что повозка двигалась ходко.

Не было прохожего, который бы не посторонился, завидев зловещую и ненавистную телегу.

Два года спустя после прибытия Яго в Севилью ему приходилось бежать отсюда способом самым постыдным, который только можно было представить. И если памятный день, когда он оплакивал Фарфана, показал ему коварную изнанку этого чарующего города, то на этот раз ему открылись еще более отвратительные его черты.

Скрючившись в три погибели, он видел прямо перед лицом вонючие крупы животных, канавы с нечистотами, грязные сапоги кабальерос и солдат, драные полы одежды морисков, вездесущую пыль гончарных мастерских, фиолетовые штаны писцов, босые ноги монахов-кармелитов[157], кожаные лапти носильщиков, несших невидимую поклажу, вот дамская туфля с пряжкой, вот развеваются юбки служанок, слышен совсем рядом цокот лошадиных копыт.

Яго никогда не приходилось созерцать мир, находясь в таком унизительном положении. Когда миновали синагогу, он вспомнил дикую расправу над евреями: «Прощай навсегда, друг мой Исаак. Пребывай в вечном мире со своими предками. Здесь ты столкнулся с несовершенным обществом под властью непредсказуемого божественного провидения, чьи предначертания я не в состоянии постичь. Угораздило тебя родиться в этот скорбный век».

Люди оглядывались на повозку смерти и походя крестились — чума еще ухватывала свою последнюю добычу.

Мулы с усилием забрались на крутую улицу Сан-Бартоломе, двинулись по переулку Сан-Эстебан и наконец достигли ворот Кармоны, последнего и самого рискованного этапа, за которым можно было чувствовать себя в безопасности. Яго молил Бога, чтобы стража не остановила и не обыскала зловещую телегу, не заметила подозрительный груз, скрытый под козлами. Весь расчет как раз в том и состоял, что скорбный транспорт, само воплощение идеи перехода в мир иной, не вызовет ни у кого подобного желания.

В мельтешении множества ног видны были и ноги, покрытые железными щитками, и тупые концы пик стражников, а еще ножны их шпаг, которые грозно покачивались совсем рядом. Он затаил дыхание, и без того полузадохшийся от миазмов вьючных животных и тревожного напряжения. Какой-нибудь стон, сорвавшийся с губ, кашель, выбившийся край плаща — и вся тщательно спланированная Ортегильей операция пойдет насмарку. Его осудят хотя бы за то, что он тайно пытался бежать из города, да еще таким вычурным способом.

Внезапно сержант гвардии властным и грубым окриком приказал им остановиться.

Мориск натянул поводья, и повозка резко остановилась, так что Яго чуть не вывалился на землю. Ортегилья уверял, что никогда и ни под каким видом этот транспорт не останавливали у ворот, проезд для него всегда был открыт. Что же могло задержать их на самом важном посту города? Что-то ищут? Или их предали возницы? Сердце готово было выскочить из груди, дыхание сперло. Он смотрел на приближавшиеся ноги стражника. Они остановились прямо у его лица, ему даже были видны мухи, липнувшие к кожаным лоскутам. Яго плотнее прижал к себе торбу и ждал, что будет дальше. Один из морисков что-то нервно прохрипел, невинно глядя на офицера, который спросил:

— Слушай, ты, мавр чертов! Сколько жизней за сегодня унесла чума?

— Она идет на убыль, сеньор. Сегодня только двое, один христианин и один маран.

— Давай двигай, не задерживайтесь, а то останетесь ночевать по ту сторону.

Чумная телега, миновав наконец самый ответственный этап маршрута, удалилась к кладбищу монастыря Троицы, что находился вне стен города, и Яго вздохнул с облегчением. Шумная толпа и суета города остались позади. Он расслабил напряженные мускулы и обхватил руку, которая горела от боли, будто ее пропороли стилетом.

Вскоре они углубились в Санта-Хусту; согласно договоренности возничие должны были остановить повозку под крытыми галереями у монастырских стен, чтобы какой-нибудь ленивый монах от нечего делать не углядел, как со дна повозки встает оживший мертвец, и не принял его за недоумерше-го чумного больного. Яго выскользнул из своего убежища и, переминаясь, стал растерянно оглядываться. Чумное кладбище походило на уголок ада.

В нос ударил едкий запах негашеной извести и влажного воздуха, принесенного бризом с реки. Почерневшие конечности, отвалившиеся черепа, крысы и вороны копошились в закопченных остатках саванов, пожирая куски уцелевшего мяса.

Здесь не было видно ни души. Яго вздохнул свободно. Ортегилья выбрал идеальное место. Груда обуглившихся останков сама по себе гарантировала отсутствие людей на полмили вокруг. Не оглядываясь, Яго размял конечности и широким шагом пересек апельсиновую рощу, затем гончарную мастерскую, где рядами были выставлены глиняные сосуды, а дальше увидел фелюгу под белеющим парусом, с которой ему махал лодочник. Подойдя к стоянке, бросил свою поклажу моряку, который его поторопил на смеси испанского с итальянским, чтобы сей же момент отчалить:

— Presto ilustre signore[158], прибой через час, и мы должны дойти до Таблады, там вас ждет «Эол», un bastimento господина Минутоло, il mio patrone[159].

Молодой врач не мог не восхититься отличным маневром, организованным Ортегой, опытным арбитром сообщества севильских шлюх. Это Себастьян убедил Церцера использовать возможности больницы с угрозой для своей репутации, он заплатил морискам из собственного кармана, а еще сумел убедить генуэзского мореплавателя рискнуть королевской лицензией судовладельца, чтобы помочь некоему беглецу, — и кто знает, что ему пришлось сделать еще. Осталось только в благодарность за все это мысленно послать ему с этой фелюги привет и признательность за дружбу — туда, в квартал Ареналес, где тот, по-видимому, сейчас попивал вино и творил мудрые разбирательства дел своих подопечных или какого-нибудь униженного мавра с пограничья.

Плаванье по реке началось удачно. Яго дышал полной грудью и растирал шею, которая еще болела. Резвый бег фелюги доставлял удовольствие, он завороженно наблюдал, как воды Гвадалквивира охватило красное свечение от лучей заходящего солнца. В излучине Макарены им повстречались рыбачьи баркасы, оттуда были видны невысокие строения Сан-Клементе. Туда он должен однажды вернуться, чтобы исполнить обещание…