Раздел имущества - Диана Джонсон

Да, если там был кто-то еще, его, вероятно, настиг тот же оползень, — согласилась Поузи, думая о смерти в снегу и о безумии вылазок на природу. Неуверенные в том, что им делать дальше, вместо того чтобы ехать в Лондон, они возвратились в отель «Круа-Сен-Бернар».

Во второй половине дня Руперт, проинструктированный господином Осуорси в том смысле, что если Керри чувствует себя сносно, то ее следует спросить, как быть с похоронами, один вернулся в больницу и опять смог попасть к Керри, только преодолев очередь — не из медицинского персонала, а из людей с блокнотами. Керри выглядела так же — изнуренной, но не сдающейся. Медсестра прошептала, что после ланча Керри немного поспала и что она очень быстро восстанавливает силы и моральный дух, хотя ее позвоночник и вызывает опасения. Они также думают, что ее отвлекают люди, желающие услышать ее рассказы о Святой Жанне[125], и она не совсем осознала смерть мужа.

— Мне очень жаль, что приходится поднимать эту тему, — обратился Руперт к Керри, — но не говорил ли вам отец, что бы он хотел? О своих похоронах? Кремацию? Он оставил какие-нибудь указания?

Керри выглядела рассеянной, апатичной.

— Мы сделали несколько предварительных распоряжений, я имею в виду, сделал господин Осуорси. Кремация в Лондоне, когда вы сможете приехать, потом вы сможете решить насчет захоронения праха, — продолжал Руперт.

— Кто такой господин Осуорси? — спросила Керри.

— Адвокат отца в Лондоне.

— Англия? Ни за что, — сказала Керри. — Мы живем во Франции! Вся наша жизнь здесь. Когда Гарри вырастет, он захочет навещать могилу отца, и я не хочу, чтобы ему для этого приходилось ездить в Англию.

— Ну, прах вы могли бы привезти сюда, — объяснил Руперт.

— Я не могу вынести мысли о том, чтобы сжечь Адриана, — проговорила Керри, и ее глаза наполнились слезами. — Я думаю, его следует похоронить в Сен-Гон, надлежащим образом, на церковном кладбище. Мне надо об этом подумать, — она начала плакать, что было вполне понятно, и сестра выгнала всех посетителей.

— Если она так категорична теперь, то подумайте, какой она будет, когда поймет, что отныне она богатая женщина, просто для сравнения. Об этом говорит и мой опыт общения с американцами — они категоричны и не имеют никаких культурных норм, которые руководили бы их поведением, — сказал Осуорси.

— Богатой?

— Думаю, будет справедливо сказать вам, что французское состояние вашего отца больше, чем я мог предположить. Некоторые капиталовложения, богатые урожаи, несколько удачных сделок. Мне лучше не вдаваться в детали наследства, пока у меня не будет возможности подробнее с ним ознакомиться — через день-два. Существует пара деталей, которых я не предполагал. Не то чтобы они влияли на ваши дела, нет. Наследует Керри, как я вам и говорил, но вы тоже кое-что получите.

Хотя они и узнали о своем невыгодном положении, это не могло лишить их надежды, хотя бы потому, что даже такое наследство могло подсластить горечь потери отца. Если надеяться было бы не на что, то в тоске, которая неизбежно связана со смертью, им бы не оставалось ничего иного, как только горевать и ждать, когда неудовлетворенность повседневной жизнью снова заявит о себе.

Утро понедельника на Мэйда-Вейл, Дабл-ю 9. Памела Венн заказывает разговор с Жеральдин Шастэн в Париже.

В течение выходных она часто разговаривала с господином Осуорси, даже несмотря на то, что она не была вдовой, которой это касалось, и он рассказал ей, как обстоят дела с завещанием Адриана. Пам все это глубоко удручало, не столько из-за себя, сколько из-за детей, Руперта и Поузи, особенно Поузи. Керри и Гарри унаследуют все, как и ожидалось; к счастью, однако, Адриан оставил Руперту значительную долю наследства. Осуорси не сказал ей, какую именно — прежде он должен был сказать это Руперту, но, по самым скромным подсчетам, цифра была пятизначной.

— Но есть кое-какие затруднения, Пам, — признался Осуорси. — Боюсь, Поузи он оставил гораздо меньше.

— Меньше? — переспросила Пам.

— Боюсь, что так.

Памела была разочарована. Но конечно, ей не следовало удивляться. Именно Поузи ссорилась с отцом и отвергала его, она высмеивала его планы женитьбы. Этот человек ей отомстил! Она переживала из-за обиды, нанесенной Поузи, больше, чем из-за несправедливости к ее детям в целом, выразившейся в том, что после более чем двадцати лет, когда они были более-менее почтительными детьми, под конец с ними обошлись таким образом. Ей бы хотелось винить во всей этой несправедливости новую жену Венна, расчетливую американку, но в глубине души она знала, что такова была натура Адриана: он наказывал и мучил людей, которые были с ним не согласны, и особенно вспыльчивую Поузи, которой нужны были деньги. Руперт, трудолюбивый и флегматичный, заработает свои тысячи фунтов, а вот у Поузи перспективы были не блестящие, и она была более уязвимой в любом отношении. Сердце у Пам болело за своенравную дочь.

— А что будет с издательством, с виноградником? — спросила она Осуорси. — Все это получит жена, полагаю.

— Да, согласно его желанию. Я передал французскую часть вопроса нашему филиалу в Париже, потому что там существуют свои процедуры.

Процедуры. Смутные воспоминания о процедурах из романов Бальзака, нотариусах и бессовестных, плетущих интриги родственниках еще больше испортили ей настроение. Было бы милосерднее, если бы Поузи не узнала о том, что сделал ее отец, потому что это задело бы ее; она, Пам, хотела бы возместить разницу, если бы могла, но у нее не было денег.

Она не могла выбросить все это из головы и попросила Поузи, которая пока оставалась в «Круа-Сен-Бернар», узнать телефон матери Виктуар (дочь, которую он скрывал, — само по себе достойное удивления открытие!). Может быть, эта неизвестная женщина еще больше расстроена из-за того, как обошлись с ее собственной дочерью, из-за того, как с ней всегда обходились, — если только сбившийся с пути Венн не знал о Виктуар все это время и не хранил тайну про себя, не баловал ее, не посылал подарки на день рождения и остальные праздники, не потакал Виктуар в ущерб Поузи. Удивить Пам теперь было трудно, но инстинкт подсказывал ей, что она найдет союзницу в лице той женщины, дочерью которой Адриан пренебрегал.

Оказалось, к счастью, что Жеральдин Шастэн прекрасно говорит по-английски, и по телефону она показалась Пам приветливой, даже сердечной. Две отвергнутые женщины быстро нашли общий язык на почве негодования, тлевшего на протяжении более чем тридцати лет, — поскольку их негодование не было направлено против друг друга. Жеральдин даже показалось, что ее собственное негодование смягчается из-за того, что Венн, кажется, никогда не слышал о существовании Виктуар, насколько знала Пам.

— Я посылала ему записку, но он, возможно, ее не получил. Без сомнения, тридцать лет назад наша почта была так же ненадежна, как и теперь, да и к тому времени, когда я поняла… он уже уехал обратно в Англию. По крайней мере, он не возражал против того, чтобы его имя стояло в ее свидетельстве о рождении.