На край света - Владимир Кедров

Началась зима. Стадухин одумался и, поняв, что на Анадыре славы не заслужишь, сам решил идти на поиски реки Пенжины. Неудача Дежнева лишь поощрила Стадухина.

В феврале, погрузив запасы на нарты, Стадухин ушел с Анадыря со всеми своими людьми. Много лет о нем даже и слуху не было…

Дежневу пришлось расхлебывать кашу, заваренную Стадухиным на Анадыре. Вскоре после ухода соперника Дежнев собрал дружину.

— Не ладно получилось, други, — сказал он. — Князец Когюня поубивал девятерых русских людей. Повинную не принес. С государевым ясаком к нашему зимовью не пришел.

— Смирить надо Когюню, — предложил Мотора.

— Коль мы ему спустим, — продолжал Дежнев, — ни один анаул не принесет ясака.

— Скажут: что им, кошкодавам, носить ясак? Дежневски, мол, ребята хватски — семеро одного не боятся! — пропищал Сидорка.

— Хуже того: они снова могут покуситься на убийство наших людей, — сказал Дежнев.

— А без тех соболей, что я и Семен объявили, уходя с Колымы, нам лучше назад не вертаться, — напомнил Мотора.

Дежнев приказал собираться в поход.

— Эх, размахнись рука, раззудись плечо! — воскликнул Кокоулин.

— Пашка не кочеток, а подраться любит, — усмехнулся Костромин.

— Дело служилое, — сказал Сухан Прокопьев. — Скажут «в поход», — пойдем. Скажут «за обед», — сядем.

После многодневного перехода по занесенным снегом берегам Анадыря дружина Дежнева подошла к острожку анаулов.

Ожидая расплаты за убийство ясачных сборщиков, Когюня подготовился к обороне. Тесно поставленные юрты были обнесены земляным валом. С наступлением морозов анаулы поливали вал водой. Он выглядел ледяной стеной. Чтобы увеличить высоту вала, анаулы приморозили на его гребне ледяные глыбы. Меж ледяными зубцами виднелись узкие бойницы.

— Крепкий орешек! — проворчал Сидорка, почесывая за ухом. — Встречу изготовили.

Дежнев послал Павла Кокоулина, Артемия Солдата и Евтюшку Материка обойти острожек по большому кругу и везде развести костры.

— Пусть думают, что вокруг много войска.

Сопровождаемый Захаровым, Дежнев также обошел острожек, высматривая слабые места в обороне анаулов. Затем Дежнев проверил принесенные бойцами лестницы и указал места для приступа.

— Михайла, — приказал Дежнев Захарову, — возьми рожечника, хоть Артюшку, ступай с ним вперед, но не дальше вон того куста, и вызывай анаулов из острожка. Вели им повиниться. Вели принести ясак. Иди.

Михайла Захаров срубил ветку лиственницы, поднял ее над головой и направился к острожку. Рядом шагал Артемий Солдат и старательно дул в рожок, издавая высокие, пронзительные звуки.

Глашатаи остановились на указанном месте. В ста шагах блестели ледяные стены острожка, казавшегося вымершим. Захаров громогласно выкрикнул, что ему было велено. Едва он замолчал, как стрела лязгнула о железные бляхи его куяка и отлетела в сторону.

— А! — вскричал Артемий Солдат, выронив рожок.

Захаров увидел, что кровь заливает лицо товарища. Стрела попала Артемию в лоб. К счастью, она была на излете и не смогла пробить черепа.

— Ложись! — крикнул Захаров.

— Кого мимо, а меня в рыло, — пытаясь шутить, неестественно улыбнулся Артемий Солдат.

У запасливого соликамца за пазухой нашлась чистая тряпица, и он перевязал рану товарища.

Выстрелы загремели справа и слева. Мимо Захарова и Солдата, пригнувшись, пробежали Фомка с Сидоркой, тащившие лестницу.

Недавние глашатаи вскочили, достали из-за спин бердыши и, боясь опоздать, побежали к ледяной крепости.

Стрелы взвизгивали со всех сторон. Захарову показалось, что Евтюшка Материк, бывший анкудиновец, споткнулся и упал. Но останавливаться было некогда.

Кокоулин приставил к стене свою лестницу и, подняв саблю над головой, полез вверх:

— Напирай, ребята! Удача нахрап любит!

Захаров подбежал к лестнице, установленной Фомкой. Отстранив старика, он полез по ее ступеням. Над стеной мелькали топоры, насаженные на двухаршинные древки. Анаулы рубили лезших на приступ и сбрасывали их с лестниц копьями.

У вершины стены Захаров заметил поднявшийся над головой топор и отразил его саблей. Лестница была низковата. Чтобы вскочить на гребень стены, Захарову пришлось схватиться за него обеими руками. Анаульский воин не промедлил. Его топор со свистом рассек воздух и, ударив Захарова по шлему, соскользнул с него на плечо молодого охотника. Захаров упал на Фомку, взбиравшегося следом.

Дежнев, Бугор и Казанец вломились в угловую юрту и сражались там врукопашную. В юрте было тесно для боя бердышами и саблями. Противники боролись, охватив друг друга руками.

Коренастый, широколицый богатырь Когюня оказался против Дежнева. Некоторое время Дежнев и Когюня пыхтели, пытаясь опрокинуть один другого. Вдруг Когюня высвободил руку и, выхватив нож, ударил им в грудь Дежнева.

Дежнев снова схватил Когюню за запястья и скрутил ему руки железной хваткой.

Сабля Ивана Казанца сверкнула над головой Когюни.

— Взять живым! — крикнул Дежнев.

Василий Бугор и Казанец связали князьца.

Бой заканчивался. Скоро и наиболее стойкие бойцы анаулы бросили оружие и встали на колени.

— Пленных не бить! — кричали Дежнев и Мотора. Победители собрали оружие и выбросили его за стену острожка.

Пора было заняться ранеными. За стеной, рядом с убитым наповал Суханом Прокопьевым, истекал кровью Михайла Захаров. Анисим Костромин и Дружина Алексеев сняли с бесчувственного Захарова куяк и, разорвав кафтан и рубаху, осмотрели его рану. Правое плечо Захарова было глубоко разрублено.

— Дела-то у парня негоразды, — заметил Костромин своему помощнику.

Дружина Алексеев, вечно тихий, всегда о чем-то думавший, со страхом следил за работой Костромина, опасаясь, что он причиняет страдания Захарову. Алексеев глубоко вздохнул, когда рана была наконец забинтована. Костромин начал приводить Захарова в чувство, растирая его лицо снегом.

Кирилл Проклов был убит в юрте. Евтюшку Материка нашли за острожком. Стрела попала ему в горло, и он прожил меньше часа.

Кокоулин, раненный топором в голову и кольем в руку, беспомощно сидел, прислонясь к стене юрты.

Василий Бугор, увидев кровь на куяке Дежнева, закричал:

— Ты ранен, Семен! Дай-ко я перевяжу.

Бугор снял с Дежнева куяк, кафтан и рубашку. Колотая рана в правую половину груди не была глубокой.

— Девятая на царской службе, — сказал Дежнев, следя за перевязкой. — В грудь — впервые. А то все больше в руки да в ноги попадало.

— А на виске-то вон у тебя метка, — напомнил Бугор.