Харроу из Девятого дома - Тэмсин Мьюир

– Ты снимешь этот жуткий костяной корсет?

– Нет.

– А краску с лица смоешь?

– Нет.

– Не знаю, почему я задаю эти вопросы.

Она накинула шаль тебе на плечи, заколола, хмыкнула, сняла ее. Ты осталась сидеть на краю кровати и есть одно из яблок, над которыми она не успела поиздеваться. Ты посмотрела на нее, перечитала приглашение, пока Ианта нашла иголку с ниткой, и с удовольствием занялась шитьем – настоящий маг плоти.

– Надо же, совсем просто, – сказала она, вдевая нитку в иголку лишенной плоти рукой.

На обратной стороне листка было написано: «У меня в комнате, за десять минут до».

– Примерь, – наконец сказала она.

Шаль оказалась немногим больше твоей вуали. Она заколола ткань на одном плече, оставив обе руки мерзнуть. Материал был тонюсенький и скользкий. Когда ты вышла из-за блестящей ширмы, Ианта плотнее натянула на тебе черную мерцающую материю. На самом деле даже не черную. Она была разбавлена глубоким химическим синим. Посмотрев в зеркало, ты увидела, что этот оттенок превратил твои глаза в чернейшие бездны. Над этим черно-синим полем с крошечными белыми искорками, вспыхивавшими внутри ткани, как горящие волокна внутри обгорелого трупа, твои глаза будто вовсе лишились цвета.

Ианта покрутила тебя, что-то подтягивая и подкалывая, и ты страдала только потому, что ее прикосновения были равнодушными и холодными. Ни живые пальцы, ни мертвые ни на мгновение не задержались. Как будто ты была сшитым из кусков плоти монстром. Ты бы впечатлилась ее работой, но она сразу отказалась от всех твоих комплиментов:

– Ерунда. Набериус мог вышить целое платье, ни разу не уколовшись. – Это сошло бы за сентиментальное воспоминание, если бы она не добавила: – Жаль, что, убив его, я не заполучила и это умение.

Твоя сестра-ликтор причесала тебе волосы и взбила их пальцами. Длины хватило. Ты совсем недавно побрила голову, но волосы испугались и быстро отросли. Страшно боясь, что это единственное, что тебе досталось из способностей к регенерации, ты не стала их трогать. Ты не позволила Ианте воткнуть тебе в уши металлические серьги или жемчужины и вообще отказалась от любых украшений, кроме костяных, так что работы осталось немного. Когда она закончила, отражение в зеркале тебя не поразило. Оно вызвало неприятное унылое отвращение. Ты внезапно оказалась похожа на мать.

– Я собой горжусь, – объявила Ианта.

– Я похожа на идиотку, – мрачно сказала ты.

– Ты выглядишь достаточно прилично, чтобы я была довольна делом своих рук, но недостаточно привлекательно, чтобы меня охватила похоть и я изнасиловала тебя над тарелкой с орехами. Я прошла по тонкой грани и сделала это очень хорошо. Иди поправь краску, у тебя весь череп течет.

В качестве акта бессмысленного неповиновения ты выбрала облик священного черепа Жрицы, раздавленной новоположенным камнем, самого некрасивого черепа во всем каноне. Когда ты вернулась, она приглаживала волосы костяной щеткой, сидя за туалетным столиком. Она надела ахроматически-сиреневое платье – светлое, почти серое, как дым над костром из лавандовых кустов, сделанное из нескольких слоев газовой ткани. Спина осталась открытой, и ты разглядела мелкие ямочки вдоль позвоночника – кожа рядом со светлой тканью стала голубоватой и нежной – и выступающие лопатки, казавшиеся очень хрупкими и какими-то особенно голыми.

– Застегни, – томно сказала она.

Ты послушалась, вырастив три скелетных руки из костяной отделки ее стула. Когда ее позвонки скрылись, ты обрадовалась.

Ианта набросила на плечи ханаанский плащ, но не стала вдевать руки в рукава. Ты обрадовалась даже той жалкой полупрозрачной защите, которую обеспечивало твое одеяние. Она легко затянула пояс с рапирой, ты повесила за спину двуручник. Идя за своей сообщницей по жилому коридору в сторону комнат Августина, ты всем телом ощутила предвкушение.

Так же, как твои комнаты ничуть не напоминали комнаты Ианты, покои Августина очень отличались и от твоих, и от ее. Мебель была из темного дерева. Книжные шкафы высотой от пола до потолка стояли вдоль большинства стен, пол закрывал мягкий ковер. Комната, где вы оказались, была обжитой и захламленной, везде валялись книги, стилусы, носки. Тут стояли вычурные кожаные кресла со светлыми потертыми пятнами на сиденьях и подлокотниках, висели красивые картины в деревянных рамах, пахло полиролем и книжной пылью. Выглядело все это приятнее, чем ты ожидала, хотя ты не ожидала ничего. На широком гобеленовом диване в беспорядке лежали пухлые подушки с бахромой. На столе перед огромным окном, закрытым плотными шторами цвета примулы, стояли вазы из тончайшего, как яичная скорлупа, фарфора. В них были срезанные цветы – рыжие, алые и золотые. Ты и представить себе не могла, где он их раздобыл.

Святой терпения стоял у деревянного умывальника с зеркалом. Под плащом на нем был старинный костюм. Тебя впечатлила сама идея того, что кто-то может надеть исторический артефакт: черные брюки, черный пиджак, белая рубашка с высоким, сильно накрахмаленным воротничком. Августин зачесал волосы назад, и они лежали плотной блестящей шапочкой, из которой не выбивалась ни одна прядь. Он как раз завязывал пышным узлом смешной маленький черный галстук.

– Великолепно, моя голубка, – весело сказал он Ианте, целуя ей руки. Неподвижный взгляд не позволял верить в добродушие святого. – Ты напоминаешь мне статую забытой богини, выловленную из воды. Краска с нее смылась, но мрамор остался цел.

– И все это покрыто мхом, плесенью и грязью, – продолжила она, позволяя расцеловать себя в обе щеки. – Видел бы ты мою сестру.

– Ты всегда так говоришь, – сказал Августин, посмотрел на тебя и, к счастью, не стал целовать. Только приподнял бровь и сказал: – И ворона может стать лебедем! Как в старые добрые времена… видели бы вы, какие вечеринки мы устраивали, когда еще осмеливались собираться. Мы праздновали, как перед концом света. Я всегда буду это помнить. Джон тогда чаще смеялся. Обычно над безумным Улиссом и над Кассиопеей, которая падала под стол, выпив один-единственный бокал. Ладно, детки. Рассказать вам, как пройдет эта игра?

– Почему ты помогаешь мне совершить убийство? – спросила ты.

Он посмотрел в зеркало, проверяя галстук, сдвинул его на волосок и выпрямился.

– У меня есть на то свои причины, милая девочка, – ответил он с ледяной жизнерадостностью, которая была его первой линией обороны. – Когда-то давно, если бы мой младший брат пожелал оставить эту юдоль слез, я не остановил бы его, но я давно понял, что Ортус больше никого не слушает. Он одержим своими навязчивыми идеями, и их не вынуть у него из головы. За последние жалкие сорок лет он причинил мне больше боли, чем я способен вынести. Я не собираюсь тебе мешать. Я полностью завладею вниманием учителя. Вы сможете сражаться. Харроу закончит свое кровавое дело… если она справится, в чем лично я сомневаюсь.

– Она сможет, – сказала Ианта, а потом все испортила словом «наверное».

Ликтор сказал: