Засекреченное будущее - Юрий Поляков

— В романе «Козленок в молоке» поэт Духов поспорил, что модного автора можно сделать из первого встречного — нужны лишь стопка листов, которые никто не прочтет, интригующий прикид, душещипательная биография и «золотой минимум начинающего гения». «Работают» ли такие рецепты сегодня и насколько изменилось литературное сообщество?

— Из человека, не способного писать, можно сделать лауреата «Большой книги», а писателя — нельзя. «Козленок в молоке» — роман гротесковый, с сатирическими гиперболами, но с 1995 года он выдержал около тридцати изданий, следовательно, я зацепил реальную проблему, а именно: распространение агрессивных мнимостей, или, как точно сказал поэт Юрий Кузнецов, «шифровальщиков пустот». Уверен, если у тебя есть талант, оформившийся в мастерство, для признания не нужны ни прикиды, ни душещипательные биографии, ни «золотой минимум». Все это — способ слыть в искусстве, а не быть. Любой, самый изощренный имидж заканчивается, когда читатель берет в руки том лауреата «Нацбестселлера» и обнаруживает там скучный, а то и полуграмотный бред. Нравы литературного мира, по-моему, слишком не изменились. Реже поминают слово «талант» и чаще «формат». А так все то же самое: порадеть родному человечку, даже если его дар умещается на кончике комариного носа, и, наоборот, замолчать, затереть талантливого чужого, если не нравятся его эстетические, политические симпатии, круг общения, национальность, наконец. Да, увы, у нас ложилась в стране двухобщинная литература. Об этом я подробно пишу в моей новой книге «Зачем вы, мастера культуры?» Писатели, по-прежнему, друг друга не знают и не читают. Забавно, но даже придуманная мной в «Козленке» история с папкой чистых страниц, которые все нахваливали, не развязывая тесемок, оказалась не такой уж нереальной. Так, недавно критик Басинский и прозаик Прилепин, ранее шумно приветствовавшие «Зулейху» Яхиной, вдруг, когда грянул скандал с нелепой экранизацией, объявили, что на самом деле романа не читали. Кажется, у Грина гномы определяли содержания писем, прикладывая конверты ко лбу — теплый или холодный. Но так это же гномы…

— Насколько опасна поляризация литературного сообщества? Как-то Вы сказали, что литераторы должны подначивать друг друга, может, даже ссориться, но не уничтожать.

— О какой поляризации вы говорите? Ее нет, почти все информационно-премиальное пространство литературы отдано «гормональным либералам» и «бюджетным патриотам», книги которых, за редким исключением, читать можно только по приговору уголовного суда. Похожая ситуация и в театре, где установлен диктат «новой драмы». А поляризация в искусстве необходима. Она плодотворна, она дает стимул к развитию, поиску. Когда я возглавлял «ЛГ», мы пытались противостоять этой «монополии тусовки», показывали другую литературу, предлагали иные имена, даже учредили свою премию «За верность Слову и Отечеству». Но мои преемники в газете сочли, что это хлопотно и невыгодно… Однако меня больше волнует другой вопрос, почему такой вредоносный для культуры перекос устраивает власть? Загадка…

— Расскажите о Вашей творческой кухне. Вы интуитивный писатель или логический, изначально выстраивающий драматургию? Материал берете из жизни или выдумываете?

— Конечно, литература — это самовыражение, но читателю она интересна лишь тогда, когда автор выражает не только себя, но и свое время, социум, духовную, культурную и политическую жизнь. Вы когда-нибудь видели на арене артиста, жонглирующего одним-двумя шариками? Нет. Засмеют. А в литературе жонглируют своим детским комплексом и гордятся. Смех да и только! Сюжетно-тематический мотив всегда выплывает у меня из подсознания, я его долго, иногда годами ношу в себе, выдерживаю, прикидывая: стоит ли овчинка выделки. А дальше замысел нужно одевать в слова, да и с компасом сюжета почаще сверяться. Это долгая многоступенчатая работа, требующая врожденной вербальной чувствительности и дара рассказчика, а таких в литературе еще меньше, чем в Думе депутатов с принципами.

Сам для себя любую прозу я делю условно на три вида: «мемуары быстрого реагирования» (Лимонов, Довлатов, Конецкий), «фэнтези на заданную тему» (Пелевин, Сорокин, Крусанов), «вымышленная правда» (Артемов, Козлов, Терехов). Себя я отношу к третьему типу, и мне совсем не надо разводиться, чтобы описать состояние мужчины, сбежавшего от испытанной жены к юной любовнице. Но я стараюсь все-таки, чтобы мои герои действовали в тех жизненных обстоятельствах, которые мне знакомы по жизненному опыту. Если что-то я знаю плохо, то стараюсь изучить, как банковскую среду для романа «Замыслил я побег…» Писатель — это тот, кто через подробность и деталь умеет изобразить целое. Если я встречаю у автора фразу типа: «Он зашел в какое-то помещение, где стоял некий агрегат, неизвестно для чего предназначенный», то немедленно выбрасываю эту книгу в помойку.

— У Вас встречаются эротические сцены, что для русской литературной традиции, в общем-то, смело. Здесь существует комильфо и моветон?

— Кстати, уровень мастерства прозаика проверяется на пейзажах, диалогах и эротических сценах. У нас в языке нормативная лексика, касающаяся интима, очень ограничена, так сложилось. Надо искать метафоры, иносказания, казуальные неологизмы. Мой китайский переводчик на вопрос, как он справляется с эротическими сценами в романе: «Замыслил я побег…», ответил: «Легко! В русском языке плотских слов, как звезд на башнях Кремля, а у нас, словно звезд на небе…» Возможно и так, но эротические линии в моих романах «Грибной царь», «Гипсовый трубач», «Любовь в эпоху перемен», «Веселая жизнь», вроде бы, удались. В отличие от Виктора Ерофеева я могу прочитать их вслух по телевизору, но детям лучше все-таки не слушать…

— В одном из интервью Вы говорили, что садясь за стол, забываете что Вы «член партии и у вас есть жена». Что вкладываете в понятие «семейные ценности» и надо ли их защищать законодательно?

— В семейной жизни я за стабильность и не ищу материала для прозы в бытовых руинах и отходах. С Женой Натальей мы состоим в браке 45 лет, у нас дочь Алина, которая мне сейчас активно помогает в делах Национальной ассоциации драматургов и моего авторского театрального фестиваля «Смотрины». Есть внуки — Егор и Люба, старшеклассники. Я — за надежность домашнего очага и твердо уверен: человечество выживает благодаря семье. Что же касается плотских игр, поиска острых ощущений, то они были всегда. Литература тому свидетельница. Но есть мера вещам. Например, за римским легионом обычно гнали стадо овечек и козочек — для релакса одиноких воинов. Чем закончила Римская империя? То-то и оно! А гей-парад, это тоже самое, что карнавал бронетехники… Нелепость…

Беседовала Дарья Ефремова

Газета «Культура», август, 2020 г.

— Юрий Михайлович, а вы согласны с тем, что Интернет победил литературу? В каких вы с ним отношениях, участвуете ли в литсетевом процессе?

— Разговоры о победе Интернета над литературой напоминают мне слова персонажа Евгения Евстигнеева в кинокомедии «Берегись автомобиля» о том, что народные театры скоро окончательно вытеснят профессиональную сцену. А ведь интернет-литература — это тот же народный театр, своего рода окололитературный рой, «первичный бульон», первое прибежище графоманов. Во времена моей молодости этот бульон кипел в литературных объединениях, покрывавших страну такой густой сетью, какая не снится даже «Единой России». Сегодня процесс переместился в Сеть. И что? Суть не меняется. В окололитературном процессе могут участвовать все желающие, как в забеге на День города: были бы тапки, трусы и майка. Из тысячной толпы до реального литературного процесса добегают десятки авторов, но финиша, собственно Литературы, достигают единицы, чей талант переплавился в мастерство. Их-то потом читают, перечитывают и переиздают.