Пиратика-II. Возвращение на Остров Попугаев - Танит Ли

— Один хороший выстрел, — сказал Армстронг Биллоуз, первый помощник адмирала, — и эти фонтаны снова заиграют. Взовьются до небес.

— Над этим стоит подумать, мистер Биллоуз.

На восточном краю площади Гамлет опять замедлил шаг.

— Где же эти чертовы франкоспанцы?

— Согласно данным разведки, Гамлет, в последний раз их видели у Каласа.

— Фальшивка. Наша собственная эскадра видела их у Кардиса.

— Вполне вероятно. Вы уже написали Эмме? — поинтересовался Том Здоровяк.

— Да. Заверил, что хотел бы нежиться в ее уютных объятиях. И тому подобное. Словом, глупости, каких ожидают чувствительные натуры.

— Ваша Эмма — прелестная девушка.

— Да, Том.

Они долго смотрели вдаль, туда, где заканчивался лес мачт и облака парусов. До самого Джибрал-Тара море было совершенно пустым.

— Вы же знаете франкоспанцев, Гамлет. Всегда опаздывают.

— Мистер Биллоуз!

— Сэр?

— Начать учебные стрельбы ровно в четыре часа.

— Есть, сэр.

Гамлет поглядел на депешу и еще раз прочитал: «Как вам известно, адмирал Элленсан, целью этой битвы является полное уничтожение франкоспанского флота. Этого ждет от вас страна. Просто красивой победы недостаточно».

* * *

Эскадра из шести кораблей, куда входили двадцатипятипушечный фрегат «О Эдгар, это ты? Ах!» и «Уфф, простите» со своими тридцатью пушками, вытянулась широким строем между франкоспанским побережьем и ангелийским флотом, стоявшим у Трей-Фалько. Их главной задачей было флажковыми сигналами передавать новости о перемещениях флота противника. Остров Кардис был виден только с переднего корабля. Он назывался «Вот это пчелка!».

Часа в четыре пополудни «Вот это пчелка!» развернулся и направился к следующему кораблю эскадры, сигналя во всю мочь.

Сообщение побежало по цепочке из шести кораблей и вскоре достигло ромейского острова.

Франкоспанский командор долго держал свой флот в Кардисе, надеясь заманить ангелийцев к себе. Но в конце концов он получил депешу от своего короля. В ней было приказано без промедления начинать битву. Монарх добавлял: «Ваша страна желает полного уничтожения ангелийского флота. Просто красивой победы недостаточно».

И после полудня франкоспанские корабли, будто исполинские морские чудовища, медленно отвалили от берега и направились на юго-восток, к проливу Джибрал-Тар.

Последний корабль ангелийской эскадры, «О Эдгар, это ты? Ах!», развернулся, как гончий пес, и устремился на якорную стоянку ангелийского флота. Он дошел до Трей-Фалько на закате.

Армстронг Биллоуз, стоявший на боевом мостике «Победоносного», первым прочитал флажковое сообщение. Биллоуз забил тревогу. И по палубе тотчас же прокатились радостные крики.

— Сюда идут франкоспанцы!

— Разделаем лягушатников в лапшу!

— Перемелем в муку!

— Наши корабли крепче дуба!

— Наши люди ярче звезд!

«Дорогая Эмма! — торопливо писал Гамлет. — Ты всегда в моем сердце…»

— Мы готовы!

«Дорогая мамочка, — писал Том. — Я надел приносящие удачу носки, которые ты прислала…»

— Наши пушки — лучшие в мире!

— Ангелия сильнее всех!

— Никогда еще не видал людей, так рьяно стремящихся к бою и к победе.

А на вершине колонны, на площади посреди острова, сидела обезьянка. Она смотрела на военную суету и шумиху, а на остров опускались сумерки, в небе одна за другой загорались тихие, равнодушные звезды. Они блестели, как медали, как пули, как слезы.

Трюм наполнился тьмой.

Ночью была ночь, и днем тоже была ночь. Время остановилось.

Неужели навсегда?

Феликс поерзал на набитых мешках. Лежать неудобно, но ему не привыкать — такое с ним уже не раз случалось в детстве, когда после смерти отца он жил в работном доме.

Он не испытывал ненависти к Голди. Только легкое чувство стыда, потому что немножко жалел ее. А по большому счету, ему было всё равно.

С тех пор как шторм рассказал ему о том, что корабль Артии разбился о скалы и она утонула, ему всё стало безразлично. Он не замечал, что Флаг и Красавчик схватили его, что Голди колотит его, пинает, царапает…

Жизнь бьет больнее кулаков любой женщины.

* * *

Снаружи было то же самое: темнота, будто цветок, неторопливо распускалась над африканийскими водами.

При свете дня «Розовый шквал» заприметил торговую шхуну, тяжело нагруженную товарами на продажу.

Николас Нанн с облегчением вздохнул, увидев, что Голди воспрянула духом и переключила внимание на эту шхуну. Воспользовавшись случаем, он прокрался к Феликсу и дал ему напиться. Однако Феликса это, похоже, ничуть не обрадовало.

Дурное обращение Голди с Феликсом озадачило… нет, как бы это получше сказать? Напугало Ника? Нет. Он мог представить себе такое только в кошмарном сне! Кошмар — вот самое верное слово.

Теперь Ник стал очень осторожен с Голди. Поэтому, когда они заметили купеческую шхуну, он присоединился к общему веселью.

Ветер дул бодро, и шли они резво. Знал ли Ник хоть что-нибудь о пиратах? О том, какие порядки царят в пиратских командах? Нет. Ник был человек военный, а военные, даже в самые страшные дни, живут по другим правилам.

На палубе, в рано наступившей темноте, пылали факелы. Таггерс истошно дул в горн, еще двое лупили в барабаны, остальные колотили палками по поручням и вопили во всё горло. Стараясь не спускать с лица фальшивую ухмылку, Ник подумал: они похожи на стаю кровожадных волков, вздумавших устроить оркестр.

Шхуна попыталась дать деру, догадавшись, чем на самом деле является «Розовый шквал». Хотя на «Шквале» вели себя непорядочно: так и не подняли «Веселого Роджера».

Ник. заметил, что шхуна идет под флагом Мароккайна, а почти все пираты старались не трогать корабли этой страны, потому что там терпимо относились к морским грабителям.

Голди, восторженная, страшная, подпрыгивала от нетерпения.

Выкатили пушки, раздался бортовой залп, такой слаженный, что отдача едва не опрокинула «Шквал» на правый борт.

Ба-бах! Купеческая шхуна зашаталась. Одна мачта на ней рухнула, обшивка треснула.

До Ника донеслись крики людей. Он обернулся к Голди, стараясь подхватить общее настроение.

— Здорово, капитан! Отличный выстрел!

— Заткнись, — рявкнула Голди, и в ее глазах полыхнуло зеленое пламя. — Оставь меня в покое!

Ник покорился. Даже в разгар боя он ни разу в жизни не видел, чтобы люди с такой злостью отвечали на самые простые слова.