Стратегическая авиация России. 1914-2008 гг. - Валерий Николаевич Хайрюзов

свой район, сдашь в военкомат документы. Имей в виду, что не только в летное училище, но и к воинской службе ты не годен».

Переживал я, конечно, страшно. Второй год возвращаться домой. Как родителям объяснить? Сел я на поезд от Умани до Фастова. Вагон пустой. С горя на скамейку прилег. Полежал, повертелся, смотрю, газета какая-то валяется. Я взял эту газету, подстелил, а потом на досках лежать надоело, присел, начал от нечего делать эту газету читать. Смотрю, объявление: продолжается набор в училище гражданской авиации. Читаю: Бугурусланское летное училище. И города указаны, где можно поступить, в том числе Киев. Но, как назло, дата оторвана. Видимо, кто-то ее уже использовал для самокрутки. Я ее всю просмотрел, газета вроде бы свежая, не желтая от времени. Приехал в Фастов и взял билет не домой в Житомир, а в Киев. Перед этим родители прислали перевод, рублей сто. И вдруг замечаю, что меня все сторонятся. Где я сяду, вокруг пустота. Потом догадался, почему. Брюки у меня остались армейские, короткие, пуп видно. Пилотка, застиранная гимнастерка. И стриженная под нуль голова. В общем, вид у меня, конечно, был геройский, можно было без проб брать на съемки фильма «Республика ШКИД» или «Путевка в жизнь». Приехал ночью на вокзал железнодорожный в Киев, попытался в киосках найти ту самую газету, «Комсомольскую правду», в продаже. Думаю: может быть, еще где-нибудь есть.

Пошел в воинский зал, меня раза два или три проверяли, но я военные документы предъявляю. Но чувствую, что вокруг меня постоянное воздушное пространство. Люди от меня шарахаются, думают, я жиган какой-то. Неприятное, я вам скажу, ощущение. Утром решил: надо ехать на Крещатик. Там находилось украинское Управление гражданской авиации. За ночь придумал такую хитрую вещь, что надо изъять из личного дела предписание и приказ о моем увольнении и последнее медицинское заключение. А все остальное: аттестат, характеристики, комсомольскую, с места работы — оставить. Приехал на Крещатик. Захожу в приемную комиссию. Сидит дама в погонах, капитан. Говорю: «Я хочу в это, как его там, Бугурусланское училище». Она на меня подозрительно посмотрела, на мою походную армейскую одежонку. Но все же приветливо так сказала: «Давай, хлопчик, проходи. Кто ты и откуда?» Я ей свои документы подаю. А те, что изъяты, у меня в кармане. Она посмотрела, куда-то ушла, затем приходит с направлением в Бугурусланское летное училище. Говорит: «Только тебе, Боря, быстрее надо ехать. У тебя какие намерения? Можешь выехать?» Отвечаю: «Я, наверное, заеду, оденусь, потому что Бугурусланское училище — это в Оренбургской области». Географию я хорошо знал, преподавал все-таки. А в Оренбургской области, наверное, уже холодно, надо мне заехать домой, одеться потеплее. Мне тут домой быстренько. Я завтра выеду уже туда». И она говорит: «Давай, езжай быстренько на любом попутном транспорте, переодевайся и в Бугуруслан. Если ты туда не приедешь до первого октября, ты можешь не попасть».

Еду на железнодорожный вокзал и думаю: приеду в Бугурусланское училище, там опять комиссия. И что я со своим туберкулезом буду делать? Короче говоря, совесть мне не позволила воспользоваться этим моментом, который я сам придумал. И я решил вернуться на Крещатик. Зашел к этой женщине и говорю: вы знаете, я вас обманул. Но я не думаю, что я обманул, у меня такое мнение. Но по бумагам я вас обманул. Я ей рассказываю все, как было, вынимаю недостающие бумаги. «Смотрите, в мае месяце комиссия, в июне комиссия в Житомире. В августе Конотоп, тоже комиссия. Откуда у меня взялся туберкулез? Она тут же при мне связалась с медсанчастью и попросила, чтобы меня посмотрели. Меня быстренько на рентген, глазник посмотрел, еще кто-то. Я буквально часа полтора-два потерял на этом. Приглашает председатель медицинской комиссии и говорит: никакого у тебя, Грубий, туберкулеза нет, с чем я тебя поздравляю. Возвращаюсь я к этой капитанше, мне тогда та женщина очень понравилась, потому что сыграла ключевой момент в моей жизни.

Она говорит: «Молодец, Борис, что ты так поступил, я тебя полностью понимаю, вот тебе направление в училище, мотай домой, переодевайся». И я поехал домой. Ночью приехал домой поездом, там от деревни станция недалеко, километров пять. Прихожу, стучусь в окно. Мать выглянула в окно, увидела в полувоенной форме чучело и кричит: «Митя, кто-то стукает, подывись». Я говорю: «Мама, это я!» А они только получили мою фотографию, я в пилотке, все честь по чести. А тут на тебе, то ли демобилизованный, то ли дезертир. Отец открыл двери. И я им второй раз в жизни соврал. Я говорю: я же в Конотоп поехал, после Конотопа я присылал письма, что я в Умани. А сейчас меня перевели в Бугуруслан. Но мне надо срочно ехать. Но так как там холодно уже, мне посоветовали приехать домой и переодеться.

— А где у тебя одежда?

Я говорю: променял ее по дороге на хлеб, яйца, огурцы и картошку. Хорошо, что дома что-то нашлось из одежды. Отец дал пиджачок свой, телогрейку, у нас на Украине ее называют «бобрик». И я утром сел на первый же поезд, который шел до Харькова. Доехал до Харькова, затем купил билет на Москву. А уж из Москвы выехал в Куйбышев. Вообще Бугуруслан мне не показался маленьким. Потому что я все время в деревне жил. Конечно, был он не Житомиром, а уж тем более не Москвой и Киевом. Но достаточно крупным городом. Я добрался до монастыря, где располагалось училище, и снова попал на медкомиссию. На этот раз нас смотрели бугурусланские врачи. Но, имея такое киевское заключение, вопросов никаких не было, и я приступил к занятиям. Жили в женском монастыре, в подвале. Подъем, отбой, все как положено. Ребята подобрались дружные. Конечно, нас всех объединяла любовь к небу, к летной профессии. Еще нужно отметить, что жили мы по строгому, принятому в армии уставу: подъем, отбой. Ходили строем. Был даже предмет такой — строевая подготовка. А когда начались занятия, то добрая половина предметов была по военной кафедре. Были там тактика ВВС, бомбометание, изучение вооружения не только нашей авиации, но и зарубежной. Нас готовили быть резервом Дальней авиации, и мы усердно впитывали в себя в том числе и военную науку. Гражданской авиацией в ту пору руководили, в основном, военные. В то время это был маршал Жигарев,