Меч и ятаган - Дэвид У. Болл

– Судя по всему, сир, – ответил он Гиньяру, – я обречен вечно стремиться к тому, что ниже меня. Я благодарю вас за помощь и наставничество. Когда я обучусь делу, которое меня привлекает, то почту за честь стричь вас.

Кристиан всегда тщательно следил за выполнением повседневных обязанностей, возложенных на него отцом. Несмотря на длительные отъезды, граф регулярно получал письма с отчетами от преподавателей. Кристиан понимал, что если узнают о его занятиях, то с мечтой стать врачом можно попрощаться, а вот если ему удастся поддерживать видимость той жизни, которую ему предписал отец, то у него появится хотя бы шанс добиться желаемого. Главное – успеть достичь этой цели до того дня, когда отец решит отправить его к великому магистру на Мальту. На хирурга быстрее и лучше всего можно было выучиться в Школе хирургии в Сен-Коме, но без благословения графа ничего бы не получилось. Значит, остается лишь одно: пойти в ученики к цирюльнику-хирургу, а потом попробовать сдать экзамены. В те времена для получения самой низкой медицинской профессии нужно было пройти самый длинный путь.

Бертран считал мечты друга безумными и раз за разом повторял ему слова графа:

– Если хочешь резать, лучше делать это мечом святого Иоанна, а не ножом Марселя Фуко!

Но Кристиан был не намерен уступать и пошел работать к Марселю.

Поначалу Марсель, как и его предшественник Гиньяр, отнесся к Кристиану скептически, подозревая того в нечистых помыслах или тайных мотивах. Дворянские дети не хотели пачкать руки во внутренностях простолюдинов. Но Кристиан оказался самым усердным помощником из всех, что были у Марселя, и выполнял любые задания, которые ему поручались. Более того, у Кристиана были интересовавшие Марселя книги по медицине, хотя он не мог ни покупать книги, ни читать их. Такие тексты всегда писались на латыни или на греческом, а не на родном языке, поскольку факультет не одобрял распространения подобной информации среди необразованного населения. У Кристиана была копия трактата «Chirurgia Magna», написанного выдающимся хирургом XIV века Ги де Шолиаком, и даже копия «Хирургии» Галена, греческого врача II века, чьи труды по анатомии до сих пор широко использовались, хотя Гален обосновывал свои выводы главным образом наблюдениями за свиньями и обезьянами. Большинство современных врачей и хирургов продолжали боготворить Галена, но Марсель видел, что рисунки в трудах Галена не очень походили на внутренности людей, которые попадали ему под нож. И все же он с удовольствием сидел вместе с Кристианом над книгами, они разглядывали рисунки, а Кристиан переводил с греческого подписи под ними.

Надо отдать Марселю должное: он оказался хорошим и терпеливым учителем. Он давал своему помощнику четкие и точные инструкции. В первый же день ученичества у Марселя Кристиан сам зашил зияющую рану на руке мясника, который промахнулся, когда рубил тушу. Он зафиксировал перелом, удалил гвоздь из пятки у плотника и подстриг бороду клиенту.

– У вас есть талант к владению ножом, сир, – сказал Марсель, направляя руку ученика. – Но уделяйте цирюльне не меньше внимание, чем хирургии, – частенько повторял он, – вот где настоящие деньжата водятся!

Кристиан сопровождал Марселя на обходах, они бывали и в трущобах, и в зажиточных домах, и в Отель-Дьё, единственной больнице Парижа. Практика Марселя во всем разительно отличалась от практики Гиньяра. Работа была тяжелая и кровавая, шумная и беспорядочная. А для Кристиана – еще и важная и вдохновляющая. Доктора мало что могли сделать с великими убийцами – лихорадками и чумой, а вот хирурги могли помочь при великом множестве недугов. Кристиан за свое ученичество у Марселя насмотрелся разного: однажды Марсель извлек живого ребенка из утробы уже мертвой матери, восстановил ногу, сломанную в семи местах, вернул на место глазное яблоко, висевшее, казалось, на ниточке, после чего пациент клялся и божился, что стал видеть еще лучше, чем раньше.

Конечно, не всегда все шло гладко. Один пациент долго не хотел идти к хирургу, а когда наконец дошел, вся рука была покрыта глубокими язвами. Они вычистили гной и личинок, оросили раны уксусом, наложили повязку из пеньки, вымоченной в скипидаре. Несколько дней все шло неплохо, но потом личинки вернулись, а всю руку расчертили красные полосы. Через два дня пациент умер от гангрены.

Самым сложным были ампутации. Кристиан едва выдержал первую ампутацию, потому что должен был держать пациента, бывшего в сознании на протяжении операции. Невыносимее всего оказались не кровь и сухожилия, а крики и стоны. Пациент кусал деревяшку, которую Марсель вложил ему между зубами, но все равно откусил кончик собственного языка, порвал веревки на руках, ударил Марселя в лицо и вырубил его. Кристиан снова зафиксировал пациента веревками, а Марсель с трудом надел на голову беснующегося пациента что-то вроде шлема, затем взял деревянную колотушку и изо всех сил ударил в обозначенное на шлеме место. Пациент наконец затих.

– Я редко так делаю, – бросил Марсель, заметив вопросительный взгляд Кристиана. – Иногда они не приходят в себя, а иногда приходят, но уже ничего не соображают.

Марсель часто подчеркивал важность скорости проведения операции, и в данном случае небольшая проволочка оказалась фатальной. Когда он закончил прижигание, пациент вошел в шоковое состояние. А когда Кристиан наконец снял с него шлем, пациент был уже мертв. В гневе Марсель запустил колотушкой в стену:

– А ведь всего-то надо было проклятую ногу отрезать! Сам виноват, не дал все сделать вовремя!

Кристиан был потрясен и обескуражен произошедшим, но следующие несколько процедур прошли идеально. Выздоровление пациентов делало неудачи менее болезненными, а если они еще и платили Марселю за его услуги – кто курицей, кто мешком зерна, а кто даже и парой-другой монет, – то цирюльник сиял от радости.

Под руководством Марселя Кристиан поднаторел в искусстве флеботомии – кровопускания с помощью ланцета. Кровопускание делали только в присутствии доктора, руководившего процессом. Марсель никогда не делал кровопусканий без рекомендации доктора, за исключением разве что случаев крайней необходимости. Кристиан, долго проработавший у Гиньяра, никак не мог с этим смириться:

– Доктора не знают о теле и половины того, что знаете вы! Они никогда не прикасаются к телу! Если бы мне самому понадобился врач, я скорее бы обратился к вам!

– Они знают обо всем из книг, – улыбнулся Марсель.

Действительно, медицинская практика была устроена именно так: те, кто читал книги, редко прикасались к пациентам, а те, кто прикасался к пациентам, редко читали книги. Кристиан был одним из немногих, кто делал и то и другое, но, даже обладая лучшими знаниями из обоих миров, не мог найти ответы на бесчисленные мучившие его вопросы. Особенно его беспокоило то, что лечение и результат не были сильно взаимосвязаны. Одни пациенты умирали, казалось бы, от легких ран, а другие выздоравливали после ран, казавшихся смертельными, и, как правило, Кристиан не понимал, почему так происходит.

Он уговаривал Марселя найти труп для вскрытия, чтобы сравнить его с рисунками и описаниями в анатомических атласах, но тут Марсель ничем помочь не мог. Вскрытия проводились крайне редко под жестким контролем докторов с медицинского факультета. Многие противились вскрытиям по религиозным причинам, другие – поскольку считали, что все самое ценное можно почерпнуть только из книг, или потому, что ревностно охраняли свое положение, боясь, что влияние хирургов возрастет.

– Если я вдруг умру, – сказал Марсель Кристиану, – можешь вскрыть меня и все рассмотреть. Боюсь, что иначе тебе придется очень долго ждать подходящего случая.

Кристиан трудился, как дервиш, пытаясь жить двойной жизнью. Просыпался до рассвета, ложился не раньше полуночи. По утрам занимался с учителями, выбранными отцом, скучал на лекциях по артиллерийскому и фортификационному делу, изучал тонкости ведения огня и новейшие модели огнеметов, которые называли трубами. Днем практиковался во владении мечом, луком и в ближнем бое с ножом, изучал тактику сражений на море, запоминал перечни всего необходимого на военной галере, знал ключевые события периода правления каждого великого магистра со времен основания ордена в Иерусалиме.

По вечерам он трудился в лавке Марселя: брил вшивые головы, вырывал воспаленные зубы, чистил инструменты и точил лезвия. Потом вместе с Марселем они отправлялись в трущобы, где практиковать можно было двадцать четыре часа в сутки. Ближе к ночи Кристиан читал или бальзамировал образцы, но потом усталость все же брала верх, и нередко он