Джокер - Феликс Разумовский

А когда полёт закончился и он разлепил ресницы, то вздрогнулопять: увидел страшное. Ярко-зелёные глазищи, длинные острые клыки, розовуюоскаленную пасть.

Когда прошёл мгновенный испуг, Краев обрадовался.

— Тихон, ты, — шепнул он. Всхлипнул и неожиданнопустил слезу. Скупую мужскую и до невозможности искреннюю…

— Оксана Викторовна, момент, — сказал за завтракомФраерман и протянул увесистую жестянку. — Это Олегу. Из запасовтарабарского короля.

Увесистая жестянка была холодной, синюю с серебром крышкуукрашало изображение осетра.

— Спасибо, Матвей Иосифович, — поблагодарилаОксана и пожаловалась: — Только он не ест пока. Пьёт — и всё.

Порядки в лагере поисковиков её поначалу шокировали.Туда-сюда разгуливал беглый негр, парадом командовал коронованный вор, а всвоём автобусном попутчике по имени Сергей она узнала террориста Песцова. Тогосамого, великого и ужасного, показанного по ящику и в профиль и в фас…

Оксана с изумлением обнаружила, как мало её всё это трогало.

Гораздо главнее было то, как относилась здешняя публика квыздоравливающему Краеву. Народ натурально благоговел! Ну там, Песцов сФраерманом и Наливайко — дело ясное, кореша. Но что заставляет, например, фрауКиндерманн прогибаться чуть не до земли? Дружеские чувства?.. Европейскийгуманизм?.. Ой, мама, не смешите. Но тогда что?..

«Ладно, разберёмся». Варенцова допила чай, вымыла миску сложкой и пошла кормить Олега икрой. Всё, хватит загибаться, пора начинать жить!

У палатки её ждал сюрприз. Тихон приволок здоровеннуюгадюку, метра наверное, полтора. Не иначе гостинчик выздоравливающему принёс.Особо питательный и целебный. И как только допёр?

— Нет бы куропаток каких наловил, я бы их в сметанепожарила, — разворчалась Оксана, забирая у него рептилию, тяжёлую итолстую, как колбаса. — Тоже мне, охотник на мурр!

«Ну и что с ней прикажете делать? Сварить, изжарить,вырезать ремень? Раз уж загубили живность, так не в болото же её кидать…»

— Правильно мыслишь, желанная, в хозяйствепригодится, — услышала она знакомый голос. Обернулась и увидела бомжаНикиту. Блаженный шествовал к палатке с самым радостным видом. Встал, щёлкнулкаблуками, снял картуз, чинно, прямо по-кавалергардски, отдалполупоклон. — Ну, здорово, красавица. Как там болящий-то наш? Идёт напоправку?

Интересно, в Пажеский корпус бомжей брали? Или во временаПажеского корпуса он не был бомжом?..

— Твоими молитвами, — благодарно улыбнуласьОксана. — Сам-то ты, Никита, как поживаешь?

Спросила больше для порядка. Блаженный выглядел бравыммолодцом: прохоря надраены, галифе наглажены, ватник как влитой, взглядхрустальный. Прямо хоть за благословением подходи.

— Живём, милая, хлеб жуём. — Никита весело кивнули вытащил из-за пазухи свёрток. — А это вот Олегу твоему, вовнутрьпринимать. Для поправки здоровья.

— Спасибо большое. — Оксана приняла, развернула изадохнулась. — Ох и ни фига же себе!

Она держала в руках исполинский корень женьшеня — длиной вполруки, диаметром сантиметров десять и весом, должно быть, добрых пол кило. Аглавное — отмеченный семью причудливыми листочками. Сказочное сокровище,созревавшее в земле не одну сотню лет…[131] Уж в этом-то онаразбиралась. Подарок блаженного практически не имел цены.

— И вот ещё… — Блаженный подмигнул и вытащил из-запазухи бутылку водки «Кристалл». —Его любимая. Корень настрогаешь, вводочку забросишь и пару дён дашь настояться. Замечательная штуковина, я тебедоложу… Сатрап этот китайский, как бишь его, — Никита задумался, вздохнул,почесал под картузом, — а-а, Цинь Хуан, он её вёдрами пил. Зато и стену построил,да и по женской части… хм…[132] В общем, шинкуй давай, непожалеешь.

— Господи, Никита, — опомнилась Варенцова. —Это же… Это же стоит как половина Пещёрки! Или как вся!

На самом деле она не могла себе представить даже примернуюсумму. Такие количества нулей укладывались в голове только у фрау Киндерманн.

— Бери, говорю, и шинкуй давай, — отмахнулсяблаженный. — Нам для хорошего человека ничего не жалко. И потом, этогодобра там, — он махнул рукой куда-то в сторону болот, — полным-полно,надо только места знать. Главное сейчас, чтобы Олег Петрович были живы-здоровы.И нас не забывали в доброте своей… Ну, милая, счастливо, пошёл я, дела…

Сделал ручкой, попятился в кусты и был таков. Растворился,как леший.

— Слышал, Тихон? Главное, чтобы Олег Петрович былиживы-здоровы…

К Оксане постепенно возвращалось чувство юмора, онавзглянула на себя как бы со стороны и чуть не расхохоталась: ну, хороша! Водной руке убиенная змеюка, в другой — бесценный женьшень. Ничего себе жизньдезертирская?..

…А в следующий миг она во всей полноте ощутила себяполковником ФСБ, рука метнулась к несуществующему пээсэсу,[133]а в горле замер, едва не родившись, крик: «Лежать! Лицом на землю!»

Она увидела Федота Панафидина. Да, да, того самого гадаПанафидина, который уже столько раз от неё уходил. Изменника, с поразительнойсноровкой дурачившего компетентные органы…

Однако сейчас, похоже, они стояли на нейтральной территории,над которой реял белый флаг перемирия.

— Позвольте ручку, — раскланялся Панафидин. Оксанаруку не дала, и Федот, не обидевшись, всем видом изобразил заботу. — Кактам Олег Петрович, поправляется? Говорят, уже в сознании? С ним можнопереговорить? Кратенько?..

Негодяй был одет с тонким вкусом. Чёрный костюм, чернаяшляпа, черный просторный макинтош… белый галстук за три тысячи долларов. И ещёчёрные лаковые туфли. Самое то по здешним хлябям, да после недавних дождей.

— Кратенько? — борясь с диким желанием взятьПанафидина за горло, переспросила Оксана. — Не сейчас. Он спит.