Главнокомандующие фронтами и заговор 1917 года - Максим Оськин

В результате артиллерия не имела возможности поддерживать пехоту так, как то требовалось ситуацией, а пехота, следовательно, оказалась бессильной перед второй линией германской обороны, остававшейся неразбитой. Австро-венгры выстраивали свою оборону на силе первой линии — и это помогло армиям Юго-Западного фронта в мае месяце свершить Луцкий (Брусиловский) прорыв, так как наиболее мощная линия неприятельской обороны была разгромлена в ходе артиллерийской подготовки, а две прочих брались уже отвагой пехоты. Германцы же строили мощь оборонительного рубежа на второй линии, то есть той, что оставалась не уничтоженной до атаки. В итоге немцы, сосредоточивая большую часть технических средств ведения боя (артиллерия, пулеметы, минометы) во второй линии, имели их сохранившимися для отражения русской атаки после падения первой линии. То есть — той атаки, что велась уже пехотой практически без артиллерийской поддержки. Хотя в Нарочской операции, как уже сказано, артиллерийские удары в силу различных причин и без того оказались слабы.

Действительно, организация взаимодействия пехоты и артиллерии была выстроена самым безобразным способом. Дело дошло до того, как указывалось выше, что на участке главного удара в группе генерала Плешкова — в 1-м Сибирском корпусе — вследствие неправильной группировки артиллерийских батарей уже в артиллерийской подготовке не смогло принять участия более половины тяжелой артиллерии этой группы. Более того — 42-линейные орудия на участке 1-го Сибирского корпуса с 7 по 14 марта «выключились» из борьбы, так как в артиллерийских парках армии не оказалось снарядов такого калибра. То есть М.М. Плешков при молчаливом бездействии А.Ф. Рагозы не сумел ни сосредоточить артиллерию, ни организовать артиллерийскую поддержку на участке фронта необходимой ширины.

Все это сказалось с самого же начала наступления. Группа ген. М.М. Плешкова, не поддержанная артиллерией, дважды (5-го и в ночь на 7-е) врывалась в окопы противника, и оба раза откатывалась, расстреливаемая неподавленной артиллерией немцев. Как итог — громадные потери. Преодолеть штурмом вторую линию русские так и не смогли. К 10-му числу в 1-м армейском корпусе 22-я пехотная дивизия потеряла около 9 тыс. чел.; в 1-м Сибирском корпусе 1-я Сибирская стрелковая дивизия — 7,5 тыс., 2-я Сибирская стрелковая дивизия — более 5 тыс. То есть за два практически безрезультатных штурма из строя выбыла половина исходного состава атакующей группировки. За пять дней русская пехота была уже обескровлена, а прорвать неприятельскую оборону, чтобы позволить вступить в дело резервам, все равно не удалось.

Головной болью русской армии продолжало оставаться и взаимодействие родов войск, а также деятельность средств связи. Например, 22-я пехотная дивизия М.И. Шишкина (1-й армейский корпус) бросилась в атаку без приказа, основываясь на ошибочном телефонном звонке о том, что соседний 1-й Сибирский корпус уже наступает. Начдив–22 не предупредил об этом ни самого М.М. Плешкова, ни даже артиллеристов своего участка. Видя, что 22-я дивизия уже наступает, вслед за ней бросился весь 1-й Сибирский корпус и 59-я пехотная дивизия (А.С. Оглоблев) 1-го армейского корпуса. Русские одним махом взяли первую полосу неприятельской обороны, после чего германская артиллерия огневой завесой отрезала от них резервы, бесцельно скучившиеся в окопах. Ввиду отсутствия предварительно подготовленных наступательных плацдармов резервы не могли подойти на помощь, а русская артиллерия не смогла помочь, вследствие отсутствия на участке 1-го армейского корпуса тяжелых орудий. В результате вечером русские откатились на исходные рубежи: 22-я пехотная дивизия потеряла в один день 5,5 тыс. чел. — треть всего личного состава дивизии и половину ее боевого состава.

К сожалению, на успехе атаки продолжала сказываться проблема ведения контрбатарейной борьбы. С одной стороны, русским не хватало снарядов, с другой — русские еще не научились организации артиллерийского боя большими артиллерийскими массами: превосходя неприятеля в качестве стрельбы отдельными орудиями и батареями, русские существенно уступали германцам в управлении артиллерийской стрельбы целым рядом батарей, имеющих перед собой выполнение одной задачи. После окончания операции расследование действий артиллерии, проведенное генерал-инспектором этого рода войск великим князем Сергеем Михайловичем, показало, что высший командный состав, даже и через полтора года после начала войны, не умеет правильно использовать артиллерию. Известно, что великий князь Сергей Михайлович обычно командировал в войска своих подчиненных, а сам лично только однажды побывал на фронте, именно выясняя причины неудачи наступления в Нарочской операции. Выводы его инспекции гласили, что «многие старшие общевойсковые и пехотные начальники, и даже некоторые старшие артиллерийские начальники не умели целесообразно использовать могущество огня артиллерии при наименьшей затрате снарядов»{228}.

Помимо прочего, германцы чрезвычайно умело строили свою огневую оборону. По свидетельству участника войны, «немцы не только располагали свои батареи так, что они могли обстреливать в случае надобности свои собственные окопы, но даже заранее на всякий случай производили по ним пристрелку». Поэтому германские артиллерийские командиры всегда имели все необходимые данные для немедленного открытия огня по собственным передовым окопам в случае перехода их в руки наступающего противника. При этом высокой степени достигла система сигнализации: когда неприятель врывался в немецкие окопы, то на флангах занятого участка специально заранее назначенными унтер-офицерами пускались красные ракеты, четко обозначая занятый противником участок. Германская артиллерия, получив немедленный приказ об огне на поражение, била поэтому как раз туда, куда и надлежало. Когда же подтягивались для производства контратаки германские резервы, пехотные начальники давали в воздух зеленую ракету, чтобы артиллерия не расстреляла своих же людей{229}. Этот опыт был перенят русскими только осенью 1916 г.

Сам генерал Плешков находился в 30 км от места боя и руководить операцией своей группы был явно не в состоянии. Итак: командарм за 40 км, комкор — за 30. Отсутствие командира на поле боя резко понизило успех действий войск: приказы значительно запаздывали, проходя путь в 60 км в оба конца. А посему немцы, отражая русский порыв, при проведении контрударов и артиллерийского боя всегда играли на опережение. Ничего удивительного в этом нет, если знать характеристики личности. Известный белогвардейский военный деятель ген. А.П. фон Будберг, участник Первой мировой войны, впоследствии давал генералу Плешкову весьма нелицеприятную оценку: «Плешков — это типичная фигура старого командования. Добродушный, обходительный барин, ничем остро не интересующийся, любящий спокойную и без волнений, ровнотекущую жизнь высокого военного начальника довоенного времени»{230}.

Центральная группа вообще не сделала ничего. Не сумев прорвать оборону противника одним ударом, здесь просто остановились. Как будто бы забыв о своей непосредственной задаче — сковывании неприятеля по фронту и привлечении на себя вражеских резервов, — Л.О. Сирелиус фактически ограничился лишь маневрами и артиллерийским обстрелом неприятельских позиций. Вследствие этого германцы преспокойно перекидывали свои войска и резервы с одного фланга на другой. Группа генерала Сирелиуса, «имея фактически пассивную задачу, не делала даже попытки наступать. Только однажды выслана была разведка, которая проникла за проволочные заграждения, но вскоре была отогнана пулеметным огнем противника с фланга. Но артиллерийская подготовка велась в предположении активных действий ежедневно с 18 марта [нового стиля], причем, по распоряжению общевойскового начальства, делались, чтобы беспокоить противника, “ураганные вспышки” артиллерийского огня два раза днем и раз ночью, а для атаки войска так и не посылались до конца операции. Два корпуса группы Сирелиуса, в сущности, нельзя принимать во внимание при расчете сил 2-й армии, назначенной для удара в мартовской операции»{231}. 65 тыс. штыков канули напрасно. А ведь местность, предназначенная для атаки группы Сирелиуса, сразу же давала понять, что успеха на данном участке ожидать невозможно.