Миссис Харрис едет в Париж. Миссис Харрис едет в Нью-Йорк - Пол Гэллико

том, что если она попытается вывезти Генри обратно таким же образом, как ввезла, то их непременно поймают. За себя она не особенно тревожилась, но не могла позволить себе подвергнуть новым испытанием свою подругу.

Даже если бы Шрайберы как-то помогли вернуть Генри в Англию, что маловероятно, оставались Гассеты. Да, они не стали поднимать шум по поводу его исчезновения (не то миссис Харрис, вероятно, уже узнала бы об этом от полиции), но, безусловно, они потребовали бы вернуть им беднягу, так как он мог им пригодиться как мальчик для битья и на посылках.

Она поняла также, как она была неправа в отношении родителей Генри. Винить следовало не Пенси Котт, а Джорджа Брауна – подловатого, невежественного, мстительного, наглого хама. Пенси же сделала совершенно разумную вещь, отказавшись поехать с таким сокровищем, как Браун, в Америку. Для ребенка это, конечно же, было лучше. Кроме того, миссис Харрис не сомневалась, что Джордж Браун и не думал посылать деньги для сына бывшей жене.

Но все-таки надо было что-то решать – и именно она, Ада Харрис, должна принять на себя ответственность за него.

Все доводы разбивались о любовь и жалость к мальчику, чья жизнь так тесно переплелась с ее жизнью. Деться от этого было некуда. Она играла с огнем – и понимала теперь, что ожоги неизбежны.

А миссис Баттерфилд весь вечер повторяла лишь: «Но, милочка, в конце концов, он действительно его отец. Ты же говорила, как он будет рад снова увидеть своего мальчика, как он заберет его у Гассетов. В конце концов, он имеет все права на мальчика…»

И увы, это была голая правда, и как бы они ни старались, изменить ее было нельзя. Документы, полученные мистером Шрайбером, подтверждали это. Джорджа и Генри Браунов соединяли кровные узы. И в четыре утра миссис Харрис наконец сдалась. Она тяжело вздохнула и сказала с ноткой самоуничижения, которая тронула ее подругу сильнее чего-либо другого за всю историю их дружбы:

– Наверное, ты права, Ви. Ты была права все это время, а я нет. Его надо отдать отцу. Утром я скажу это мистеру Шрайберу…

В этот момент усталый рассудок миссис Харрис сыграл с нею скверную шутку – как часто бывает, когда человек доходит до предела. Перед ней возникло видение – мираж, которым ее сознание попыталось утешиться. Теперь, когда она приняла решение, кто мог сказать, что Кентукки Клейборн, он же Джордж Браун, не изменится к лучшему под благотворным влиянием этого славного ребенка? Тотчас, прежде чем она успела осознать это, миссис Харрис оказалась унесена в грезы (а с этого, собственно, и начались в свое время все ее проблемы).

Все вдруг счастливо разрешилось само собой: Клейборн-Браун ударил Генри, когда принял его за какого-нибудь попрошайку, но своего единокровного сына он, уж конечно, радостно прижмет к сердцу. Да, он во всеуслышание рассказывал о своей неприязни к «англичашкам», но ведь мальчик был англичанином лишь наполовину, а вторая половина была стопроцентно американским Брауном.

Она вновь видела свои старые мечты наяву – счастливый отец радуется воссоединению со своим пропавшим сыном, а Генри получает куда лучшие условия для жизни, чем прежде (причем, что касается денег, это действительно было так); Генри больше не придется голодать, мерзнуть или одеваться в обноски, терпеть притеснения ненавистных Гассетов – он получит образование в этой удивительной стране, и получит свой шанс в жизни.

Что касается самого Джорджа Брауна, то он нуждался в облагораживающем влиянии мальчика не меньше, чем мальчик в отцовской заботе. Он, конечно, не устоит перед обаянием Генри, прекратит пить, изменит свои привычки, чтобы не подавать ребенку дурного примера, и в результате его популярность среди юных американцев неизбежно удвоится.

На миссис Харрис снизошло убеждение, что она в конце концов все же сыграла свою роль доброй феи-крестной. Она выполнила то, к чему стремилась. Она ведь говорила, что найдет отца мальчика, если сможет попасть в Америку? Ну вот, она попала в Америку и нашла его отца – по крайней мере, он нашелся не без ее участия – отец действительно был миллионером, как она и думала с самого начала. «А раз так, – сказала она себе, – утри слезы, Ада Харрис, успокойся, запиши: “Операция завершена успешно”, и ложись спать».

И она пошла спать, не зная, насколько ее воображение отличается от того, что ждало ее утром.

На следующий день после обеда Джордж-Кентукки Клейборн-Браун, явно чувствуя себя не в своей тарелке, ожидал в кабинете мистера Шрайбера, который пригласил его для важной беседы. Беспокойство Клейборна усилилось, когда в кабинет вслед за мистером Шрайбером вошли его жена, миссис Харрис, миссис Баттерфилд и восьми, уже почти девятилетний мальчик, известный как малыш Генри.

Мистер Шрайбер жестом пригласил свою свиту присаживаться и сказал:

– Присядьте и вы, Кентукки. У нас есть к вам важный разговор.

В глазах певца вспыхнула злость – он догадался, о чем пойдет речь, и не собирался выслушивать всякий вздор. Он встал в углу кабинета с вызывающим видом и заявил:

– Если вы тут решили, что наедете на меня за тычок этому вот щенку, так вы здорово ошибаетесь! Поганец мешал мне, когда я репетировал, так я ему велел убраться, а он обнаглел, и я ему дал раза. И чтоб вы знали, я ему и еще раз заеду, коли он будет возле меня ошиваться. Я вам сказал, что я люблю чертовых иностранцев не больше, чем ниггеров. Но ежели они будут держаться от меня подальше, так и никаких проблем у них не будет.

– Да, да, – кивнул мистер Шрайбер, – это мы уже слышали, – теперь, когда контракт был наконец подписан, он не намеревался сносить выходки Кентукки так же терпеливо, как и раньше. – Но я вас пригласил сюда не за этим. Речь пойдет о другом. Сядьте и выслушайте меня.

Кентукки, явно чувствуя облегчение от того, что собрание состоится не по поводу оплеухи, которую он дал ребенку, верхом уселся на стул и уставился на компанию своими злыми глазками.

– Ваше имя, – начал мистер Шрайбер, – Джордж Браун, и вы служили в ВВС США с тысяча девятьсот сорок девятого по тысяча девятьсот пятьдесят второй год?

Кентукки оскалился.

– Ну допустим, – буркнул он. – И что?

Мистер Шрайбер, который явно получал удовольствие от ситуации, воображая себя не то детективом, не то окружным прокурором, продолжил:

– Четырнадцатого апреля тысяча девятьсот пятидесятого года вы сочетались браком с мисс Пенси Амелией Котт в Танбридж-Уэллсе. В это время вы все еще несли службу в ВВС, а приблизительно через пять месяцев у вас родился сын, крещеный и зарегистрированный