Лес разбуженных снов - Антон Леонтьев

– Чего-то тут воняет сортиром!

И даже в учительской его коллеги, когда Бонифаций присоединялся к ним, моментально смолкали, прекращая шушукаться, и он понимал: предмет их сплетен и пересудов – именно он! Две молоденькие учительницы, к которым Боня был неравнодушен, отказали ему, когда он предложил им пойти в кино. Позднее он подслушал в учительской их разговор, одна из них так и сказала:

– Зачем мне кавалер, которого искупали в унитазе?

Нервы Бонифация не выдержали, он подкараулил одного из самых дерзких зачинщиков издевательств зимним вечером около школы и попытался проучить его при помощи палки. Школьник с легкостью справился с Бонифацием и хорошенько его вздул. А придя на следующий день на работу, Закорюк узнал, что его уволили за попытку избить ученика, родители которого подали заявление в полицию. Бонифаций пытался оправдаться, уверяя, что жертва именно он, а не шестнадцатилетний крепыш с прокуренным баском. Суд ему не поверил: бывшие коллеги, не выносившие Боню, дали обвинительные показания, и его приговорили к полугоду тюрьмы.

Шесть месяцев показались Бонифацию вечностью. В тюрьме ему пришлось пережить унижения, по сравнению с которыми издевательства в школе были ласковыми замечаниями. Ко всему прочему суд запретил Бонифацию учительствовать. После выхода из тюрьмы (родителям он соврал, сказав, что его как лучшего преподавателя посылали на стажировку в Америку) Бонифаций вернулся в родной Вильер, где перепробовал множество профессий, пока наконец не стал журналистом в захудалой газетке. Владелец чахнущих «Вильерских вестей», которые с каждым днем теряли подписчиков и покупателей, души не чаял в Бонифации, который обладал поразительным талантом в сочинении желчных, насквозь лживых и претендующих на звание сенсационных статеек. Боня сочетался браком с единственной дочкой владельца, которая была лет на пятнадцать старше его, косоглаза и дебильновата. Это позволило Боне из обычного журналиста превратиться в совладельца, а после кончины тестя – в единоличного хозяина газеты.

Наконец-то он получил то, к чему так долго стремился – доступ к власти! Бонифаций быстро усвоил, что читателям требуется поменьше политики и побольше гадких сплетен. «Вильерские вести», некогда респектабельное и нудное издание, превратилось в бульварный листок. Бонифаций держал сотрудников в ежовых рукавицах, заставляя их вынюхивать самые позорные и мерзкие тайны отцов города. Если тайн не оказывалось или они слишком хорошо охранялись, Закорюк не чурался наводить тень на плетень и придумывать ложные обвинения, прекрасно зная, что клевету никогда и ничем не смоешь.

Его газету несколько раз пытались закрыть, а однажды Бонифация едва не переехал самосвал. Он объявил себя жертвой грязных интриг и обратился за помощью к экарестскому союзу журналистов и заграничным коллегам. Бонифацию удалось свалить мэра, а его преемник оказался более прозорливым. Он заключил с Бонифацием перемирие и выкупил досье с компроматом на себя и свое ближайшее окружение.

Боня Закорюк превратился в Бонифация Ушлого, тиражи «Вильерских вестей» резко пошли вверх, что повысило цену заказных статей. Боня занялся местной политикой: тех, кто ему не платил, он поливал грязью, а тех, кто раскошеливался, превозносил до небес. Часом своего величайшего триумфа он считал грязную кампанию, развернутую против вильерского бизнесмена, владельца салона бытовой техники. Тот пожелал стать депутатом и выставил свою кандидатуру в члены парламента. Бизнесмен был бывшим одноклассником Бонифация, одним из тех, кто окунал Закорюка в унитаз почти двадцать лет назад.

Бонифаций использовал все средства, обвинил владельца салона в немыслимых грехах – неуплате налогов, попытке убийства бывшей жены, обмане покупателей. В газете он опубликовал поддельную медицинскую карточку, в которой значилось, что кандидат в депутаты страдает импотенцией и слабоумием по причине застарелого сифилиса, и, как апофеоз, дал интервью с тринадцатилетней девочкой, которая уверяла, что будущий депутат пытался соблазнить ее и подвергнуть сексуальному насилию (родители девочки получили от Бонифация две тысячи долларов за то, что научили доченьку говорить заранее заготовленные самим же Боней фразы).

Владелец салона был вынужден снять свою кандидатуру и навсегда покинуть Вильер. Бонифаций торжествовал: еще бы, он отплатил одному из обидчиков! Вот она, власть прессы!

* * *

– Господин Ушлый! – раздался соблазнительный голос – в дверях кабинета Бонифация стояла секретарша в мини-юбке. Бонифаций сам отбирал девушек посимпатичнее себе в помощницы, благо что жена не появлялась в редакции, проводя все время в зимнем саду или перед телевизором. – К вам пришли!

– Меня ни для кого нет! – пискнул Бонифаций.

Секретарша округлила пухлые губки и доложила:

– Они говорят, что дело не терпит отлагательств. И велели передать вам вот это! – И она протянула ему золоченый прямоугольник, на котором красовался старинный герб с короной и имя: «Князь Юлиус Сепет».

– Так веди посетителей сюда, что ж ты заставляешь его светлость ждать! – вскричал Ушлый и подскочил как ужаленный.

Какая редкостная удача, князь Сепет пожаловал к нему по собственной воле! Он уже давно добивался интервью с ним, но так и не преуспел. Мэр велел ему не трогать князя, ведь тот намеревался превратить Вильер в туристический центр, а это сулило барыши и Боне. Если их захудалый городок превратится в некое подобие Бертрана или Монако, то и главный редактор самой «желтой» газеты Вильера поднимется на небывалую высоту.

В кабинете Ушлого появился князь – длинный белый плащ, черный вельветовый костюм, алый шейный платок, скрепленный овальным сапфиром. Его светлость сопровождал уже известный Бонифацию тип – адвокат князя, который как-то заявил, что если «Вильерские вести» напечатают статью, представляющую его светлость в ложном свете, то он подаст в суд, и тогда Бонифаций до конца жизни будет работать, чтобы выплатить моральный ущерб его клиенту.

– Какая честь для нашего издания, ваша светлость! – воскликнул Ушлый, протягивая князю руку.

Тот сделал вид, что не заметил ладони журналиста, и, ткнув в свежий выпуск газеты, кислым голосом спросил:

– Это ты написал?

– Я, – сказал с вызовом Бонифаций, чувствуя, что душа уходит в пятки. Что, если князю статья не понравилась и он решил воплотить давние угрозы своего адвоката в жизнь? С князем ему не справиться. Какую компенсацию потребует Сепет? Миллион или все пять?

– Хорошо написано, – неожиданно подал голос адвокат и поинтересовался: – Где тут у вас можно расположиться?

Ушлый, ошарашенный то ли похвалой, то ли любезным тоном, освободил два кожаных кресла от бумаг, сдул с сидений пылинки и расшаркался:

– Прошу вас, ваша светлость! Прошу вас, господин адвокат! Мне чрезвычайно лестно получить столь высокую оценку моих скромных способностей из ваших уст. Могу ли я предложить вам что-нибудь выпить?

– Кофе, – отозвался адвокат.

А князь, взглянув на Ушлого исподлобья налитыми кровью глазами, заявил: