Мельпомена - Александр Девятов

у лестницы принадлежала вовсе не пристанищу Фриды. За дверью, перед которой встал как вкопанный француз, находилось гнездо его возлюбленной пташки. Окаменевший от огромного количества теплых воспоминаний, Лавуан таращился в непреклонную холодную дверь.

– Ее нет дома, – подошла вплотную к Филиппу Фрида. – Как я уже говорила… Квартира пустует. Если хотите, то можно переночевать…

– Нет, благодарю, – отрезал Лавуан. – Полагаю, твоя квартира будет ничуть не хуже.

Несмотря на явное отрицание со стороны писателя, квартира все же тянула его к себе. Она будто шептала, наговаривала ему на ухо: «Верни, что потерял. Вспомни те безмятежные деньки, когда все было хорошо, когда не приходилось страдать даже от собственного существования».

– Я не могу пойти с вами, – заключил Филипп. – Идите без меня. Мне нужно пройтись. Подышать воздухом.

– Хорошо, мсье Лавуан, – кивнула Фрида. – Может свежий воздух пойдет Вам на пользу. Не придумывайте себе ничего, – она сжала руку Филиппа и прижала к своей груди. – Все образуется… Вот увидите.

Лавуан улыбнулся. Мне бы твою веру. Может и не оказался бы сейчас здесь. Француз вышел на улицу. Закатное солнце встретило его своими теплыми лучами. В розоватом свете город не выглядел таким уж унылым и однообразным. Белые стены домов сразу стали ярче, костюмы прохожих заиграли новыми красками. Насчет воздуха, Фрида, ты, конечно, погорячилась. Он все так же не идет ни в какое сравнение с сельскими ветрами, с пением птиц и шелестом листвы. Даже в такой момент писательская натура не могла не наслаждаться окружающей романтикой. И пусть голова была забита воспоминаниями давно минувших дней, созерцание вечернего города вызывало пусть и небольшую, но неподдельную радость. Филипп не знал куда ему идти. Цель он давно потерял и никаких предпосылок для ее обнаружения не было. Зато путь был открыт и ясен. Пусть никуда и не вел.

К вечеру из своих берлог повылезали самые зажиточные горожане. Каждый летний вечер мог называться карнавальным: изысканные костюмы богачей пестрили по всему городу. И пусть на дворе уже во всю начинала плясать осень, теплая погода способствовала продолжению праздничного сезона. Поначалу Лавуана это завораживало, но со временем он привык и перестал уделять этому внимания. Как быстро хорошее приедается человеку. Сейчас он чувствовал себя гостем в городе, где жил на протяжении долгих лет. Это чувство нравилось Филиппу, оно взывало к его самым светлым воспоминаниям, заглушая весь негатив, что всегда присутствует в жизни.

Филипп шел за толпой. Люди все как один стремились куда-то в центр, к набережным реки, где должно было быть что-то интересное. Очередной праздник жизни. Обычно меня на подобного рода мероприятиях никогда не бывает, а коли уж я случайно попал в шумную компанию городских кутил, то всегда держусь отстраненно, словно и не причастен ко всему этому безобразию. Может все дело в алкоголе и моей непереносимости к дьявольскому напитку? Филипп крепко призадумался над своими обычными посиделками с друзьями: крепкого алкоголя там практически никогда не бывало. Обычно разговор шел за парой пинт пива и не более того. Случалось, конечно, что Лавуан пил, однажды даже он ухитрился допиться до беспамятства, но эти случаи были столь редкими и незначительными, что попросту терялись в серой рутине писательских дней. Когда-то Филипп думал, а порой даже был полностью уверен, что алкоголь благоприятно влияет на писательские навыки, потому одно время проводил практические эксперименты с целью повысить качество своих произведений. Спустя пару недель француз сделал горький вывод, что спирт, пусть и является спутником и помощником многих и многих творцов, тем не менее ни коим образом не способен помочь Лавуану. Перечитывая строки, написанные в алкогольном бреду, Филипп удивлялся нелепости и нелогичности своего творения. Поэтому такие страницы сразу летели прямиком в мусорное ведро. Может писать спьяну я и не способен, но развлекаться то как все остальные люди могу! Где ж так нужен алкоголь, как не на шумных празднествах?

С этой мыслью писатель прибился к ближайшему ресторанчику, где, пройдя через резные деревянные двери в небольшую, но уютную, залу, уселся на свободное место на диванчике. Рядом сидела девушка со своим кавалером и над чем-то очень громко хихикала. Суть разговора Лавуан уловить, как ни пытался, не смог, чем, впрочем, не сильно был раздосадован.

– Что будете заказывать? – подоспел тощий официант.

По виду Филиппа была ясно видно, что он понятия не имеет, не только что он хочет заказать в этом неизвестном ему месте, но и чего желает от жизни в целом. Официант демонстративно закатил глаза, что ускользнуло от взгляда писателя, и спокойно произнес:

– Абсент, полагаю.

Лавуан пожал плечами уходящему на кухню собеседнику. В таких местах Филипп бывал настолько редко, что едва представлял себе, как следует держаться в подобном месте. Наверное, это приличное заведение, и стоит продемонстрировать все свои манеры. Затем француз заметил, что остальные посетители ведут себя, мягко говоря, некорректно: шумят, ругаются, громко смеются. Нет, место не было похоже на откровенную забегаловку, но и флера дорого ресторана здесь, увы, не наблюдалось. Филипп обернулся, уставившись в свое отражение в зеркале. Будь это заведение хоть сколько-нибудь серьезным – меня бы с моим внешним видом вышвырнули пинком под зад. Ох и смеху было бы. Филипп рассмеялся, представив себя в руках двух недотеп охранников, пытающихся выпихнуть из здания сопротивляющегося писателя.

– Прошу, – официант поставил небольшой бокал с мутно-зеленоватой жидкостью внутри. – Надеюсь, Вы найдете наше заведение приятным, – официант поклонился и быстро исчез из виду.

Филипп долго смотрел на бокал. Хочу ли я пить? Именно из-за таких дум Лавуан и напивался редко. Настоящий алкоголик не ищет причину не пить, но ищет причину поскорее насытиться любимым пойлом. Филипп же был натурой, по его мнению, куда более тонкой и сложноорганизованной. Такому как он не пристало пить всякую ерунду, чтобы расслабиться. Он более чем самодостаточен. Хотя выглядит напиток не как ерунда.

Лавуан опорожнил стакан парой глотков. Жидкость была очень горькой и терпкой, язык, казалось, горел, а к горлу подступала тошнота, готовая вырваться наружу. Филипп кое-как сумел сдержать рвотные позывы, закрывшись рукавом и втянув в свои легкие всю пыль, что скопилась на нем за долгие странствия. Оклемавшись, писатель даже начал чувствовать послевкусие напитка: на языке был едва заметный привкус травы, название которой Лавуан никак не мог вспомнить. Даже если бы он и знал происхождение напитка, в чем сам сейчас сильно сомневался, во вскруженной алкоголем голове Филиппа едва ли представлялось возможным выцепить эту информацию. Что-то мне быстро ударило в голову. Лавуан потер глаза.

– С абсентом так всегда, – ухмыльнулся мужчина, сидевший со своей