Гений - Алексей Слаповский

– Тут не кладбище! – тут же нашел ответ Задерий. – Тут для вас чужая территория, и я мог бы вас задержать, но этого пока не делаю.

– Задержи, полковник, – вкрадчиво сказал Мовчан. – И даже поднял руки, отступая при этом к машине. – Задержи, отвези меня в Киев! – с этими словами он открыл дверцу. – Отвези, я поговорю там с кем надо – хоть на вашем Майдане, хоть с правительством. Я хорошо поговорю. Подробно.

Он выхватил из машины автомат и вернулся на прежнее место – шагах в пяти от полковника.

– Б…! – выругался полковник. – Ты же военный человек, майор, хоть и полиция! Ты с ума сошел? У меня тут тридцать человек людей, со всеми воевать будешь?

– А у меня в рожке как раз тридцать патронов. Надо же, как хорошо получается, – улыбнулся Мовчан.

От этой улыбки день показался холоднее, чем был, и полковнику Задерию, и лейтенанту Рядниченко, и двум безымянным солдатам, которые вышли в это время из-за машин, чтобы узнать, что происходит.

Все молчали. Казалось, любое слово может привести в действие спусковой механизм автомата Мовчана, который казался отдельным, не принадлежащим своему хозяину.

Задерий принимал участие в боевых действиях, но ни разу не видел противника так близко. В той странной войне в тот период вообще мало было прямых стычек. Обстрелы артиллерией, ракетами, минометами, наезды механизированными группами и дальняя стрельба из-за укрытий, а чтобы вот так, лицом к лицу, этого у полковника не было.

Евгений, наблюдавший за ним, угадал это. Он угадал и больше, что выразилось в его словах:

– Полковник Задерий вдруг вспомнил фильмы, которые он видел в детстве в кинотеатре, а потом по телевизору или в интернете, фильмы про ковбоев, когда они становились друг напротив друга, и все зависело от того, кто первый выхватит пистолет и кто окажется более метким. У него был на боку пистолет, поэтому рука машинально потянулась к кобуре, хотя ясно было, что майор выстрелит первым.

А Задерий вовсе не вспоминал никакие фильмы в это время, но, когда он услышал слова Евгения, ему показалось, что на самом деле вспоминал. Да и другим это показалось, включая Мовчана. И, что самое интересное, рука Задерия действительно потянулась к кобуре, хотя за секунду до этого он не помышлял об этом.

– Но-но! – сказал Мовчан. – Не надо!

А Евгений повествовал:

– Тут лейтенант, интеллигентный молодой человек, понял, что у него есть возможность проявить себя, показать ум и инициативу, смягчив ситуацию. Он вежливо сказал Мовчану: с оружием вас тем более не пустят, зачем вы обостряете?

Рядниченко остолбенело посмотрел на Евгения, потом на Задерия и сказал, будто оправдываясь:

– Я ничего такого не говорил! Но вообще-то, в самом деле, товарищ майор, с оружием тем более нельзя.

– Какой он тебе товарищ? – процедил полковник, не сводя глаз с дула автомата, а косвенным зрением наблюдая, как подтягиваются солдаты вверенного ему подразделения, привлеченные появлением российской полицейской машины. Их было уже так много, что Задерий осмелел и сказал довольно твердо:

– Майор, я сейчас дам команду и тебя положат. В одну секунду.

– За секунду не успеют. За пять-шесть – может быть. Это много, я сам успею твоих с десяток положить. А тебя первого.

Опять получался тупик.

Задерий поневоле глянул на Евгения, будто ждал подсказки.

И Евгений не замедлил ее выдать.

– Полковник понимал, что пустить нельзя, ему снимут за это голову в служебном смысле. Мало ли что отец, но ведь россиянин, да еще и полицейский! Никто даже слушать не будет оправданий, учитывая, что все сейчас играют в жесткую принципиальность, неподкупность и патриотизм, и слетят с погон полковничьи звезды!

Задерию не понравилась речь Евгения, он хотел возразить, но лейтенант вдруг осмелился и шепнул:

– Товарищ полковник, давайте дослушаем. Он в Грежине сто человек от пальбы спас.

Задерий промолчал, а Евгений развивал свои мысли:

– С другой стороны, у него у самого были дети, дочь и сын (полковник дернулся: у него были не дочь и сын, а две девочки – правда, вместо старшей дочери он хотел сына, но это не считается, однако сдержался, решил дослушать). Полковник представил себя на месте майора и подумал, что вел бы себя точно так же. И покрошил бы к чертовой матери всех, кто стоял на его пути. Казалось, выхода не было. Но он был. Попросить майора снять китель и в рубашке, на которой не было погон, без автомата пройти на место происшествия, побыть там и вернуться. По факту это будет означать, что проникновение на охраняемую территорию было сугубо гражданским, больше того, если кто-то из свидетелей, лейтенант или солдаты, доложат по начальству (тут и лейтенант, и солдаты отрицательно замотали головами, показывая, что они не собираются докладывать по начальству), то у полковника, – продолжал Евгений, – будет явный и неоспоримый аргумент: он разоружил майора, не допустил эскалации конфликта, сообразуясь со словами, – тут Евгений назвал фамилию одного из первых лиц украинского государства, недавно выступавшего по телевизору, – о том, что, если есть малейшая возможность избежать кровопролития, ее следует использовать.

Лейтенанту так понравились слова Евгения, что он даже улыбнулся.

Да и полковник просветлел.

– Твой корешок дело говорит, – сказал он Мовчану. – В самом деле, майор, это вариант. Сними китель, автомат оставь. Слово офицера: никто не двинется. Все слышали? – возвысил он голос.

Ему ответили по-военному, хоть и вразнобой:

– Так точно!

А чей-то юный, почти мальчишеский, голос крикнул запоздало и не по уставу:

– Само собой!

Мовчан, помедлив не больше секунды, скинул китель, положил его на капот, автомат отдал Евгению, сел на землю, стал стаскивать сапоги, которые на нем были.

– Сапоги-то зачем? – спросил полковник.

– У них вид военный.

А заодно почему-то снял и носки.

Потом встал и пошел через расступившихся солдат к проходу меж двух столбов, где не было колючей проволоки. Все смотрели, как он шел босыми ногами по колкой выжженной траве, поднимая облачка черной пыли, как подошел к сгоревшей машине, остановился, потом опустился на колени, уронив руки и склонив голову. Он оставался в таком положении довольно долго.

– Чего лупитесь? – спросил полковник.

Все отвернулись, чтобы оставить майора одного.

А над людьми и полем было жаркое летнее небо, в нем где-то, невидимый, насвистывал и чюрлюлюкал жаворонок, которого до этого не слышали, а сейчас вот услышали, и он словно понял, что наконец его слушают, и разошелся трелями, будто на концерте; многие из солдат были городскими, они подумали, что впервые по-настоящему слышат жаворонка, а еще подумали о том, как это странно: попасть на войну, чтобы услышать жаворонка.