Байки служивых людей - Александр Новиков

Войдя, мы тут же наткнулись на отдел женского белья и застыли, потрясенные. Прямо перед нами стоял манекен, облаченный в соблазнительный комбидресс. Такой фасон мы видели впервые в жизни и, конечно же, отнесли наличие застежки на самом интимном месте к сексуальной распущенности француженок.

– Совсем ох...ели, империалисты проклятые, – процедил Толик. – Может, жене взять?..

– Я не рискну, – отказался я. – Это, по-моему, неприлично.

– Ну! – согласился Толик. – Лифчик, там, еще куда ни шло... А это х...ня какая-то... Еще обидится на х...й!

– Извините... – раздался за нами голосок с трогательным акцентом.

Мы обернулись. Перед нами стояла девушка, она нерешительно улыбалась.

– Я случайно услышала русскую речь... (Толик покраснел.) У меня такая... проблема, вы извините. У меня русские корни... И в Москве живет дядя... Он просил меня достать... – Она развернула какую-то бумажку. – Вот... Свечи для... «Мо-скви-ча». Я объехала все автоцентры... «Рено», «опель», «мерседес»... Никто не знает, какие они должны быть... Вы не знаете?

Мы поскребли затылки и переглянулись.

– Нет... – грустно сказал я. – У нас нет машин, и мы не знаем. Простите. «Экскузе муа...»

Девушка покраснела и закивала головой:

– Да, я понимаю... Извините, я вас отвлекла, извините, ладно? – Она повернулась и исчезла.

– Мудаки, – резюмировал Толик.

– Почему? – не понял я.

– Это же яблоко! – Он хлопнул меня по плечу. – Яблоко в пустыне! К двум русским мудакам в центре Франции подходит девица, которая говорит по-русски! У этих засранцев полные чемоданы водки, икры и пластинок! А они упускают ее просто так, даже не спросив – как дела?

Сказать было нечего. Мы еще немного повздыхали и отправились прицениваться дальше. Но фортуна была к нам благосклонна, и уже через десять минут мы вновь встретили ту самую девушку. Причем она подошла к нам сама.

– Ради Бога, простите! – сокрушенно сказала она. – Я так перед вами виновата!

Мы недоуменно переглянулись.

– Я только что прочитала в газете, что вы из русского оркестра, который приехал только сегодня ночью! А я тут же стала вас отвлекать! Простите! Простите!

Успокоив девушку, мы выяснили, что зовут ее забавно – Саня. Санина бабушка была угнана во время войны во Францию, и ей удалось остаться тут и после ее окончания. Грянувшая перестройка позволила Саниной семье восстановить все родственные связи, съездить на историческую Родину и быстро убедиться в мудрости бабушкиного выбора.

Выясняя все это, мы незаметно переместились в небольшой уличный кабачок, где с радостью приняли предложение Сани выпить пива. Предложение это было омрачено лишь одним: она спросила, какое пиво – темное или светлое – мы предпочитаем пить в это время суток. Поскольку до этого момента мы не знали, что пиво бывает не только «Жигулевским», а еще и темным или светлым – мы замялись. Тогда Саня заказала нам и того и другого.

В ответ мы рассказали ей о нашем житье-бытье, возможно, допустив несколько непатриотичных пассажей.

Через час, изрядно повеселевшие, мы вернулись в отель – готовиться к выступлению. Наши карманы грел номер Саниного телефона, а умы – ее обещание заехать за нами в воскресенье и отправиться в Рубе – «город магазинов» на границе с Бельгией.

В автобусе, везущем нас на стадион, Толик громко рассказывал невероятную историю нашего знакомства и доказывал, что это самое настоящее «яблоко в пустыне». А я тем временем тихо расспрашивал трубача Красулькина (единственного среди нас автолюбителя) о таинственных признаках свечей для «Москвича», столь недоступных для автоцентров именитых марок.

* * *

Наше выступление было триумфальным. Недавний путч в России вызвал у французов взрыв интереса к России вообще и к нам в частности. Зрители встречали каждый наш номер громом оваций. А уж исполнение песни «Ка дэ Русселль» в русской транскрипции вызвало просто рев и тайфун эмоций. К тому же, как оказалось, Чуча на репетиции охрип, поэтому исполнение было и впрямь безупречным.

Оркестр закидали цветами, Леша был зацелован до полусмерти, а Першинину вручили четыре ящика пива в подарок от возбужденной публики. Кстати, куда делось это пиво, никто не знает до сих пор.

Мы были счастливы. Во многом наш успех был неожиданным для нас самих, поскольку, когда представилась возможность сравнить наши инструменты и форму с тем, чем обеспечивались зарубежные коллеги, – мы сильно погрустнели. Впрочем, уровень исполнения русских оркестров всегда был намного выше, поэтому грустили мы в основном представляя, каким недосягаемым он был бы, имея мы все это великолепие...

Счастливые и уставшие, мы, подремывая, вернулись в отель. Небольшое приключение, случившееся с нами по дороге, – Чуча вдруг обратил внимание на одну из тысяч проституток и заорал дурным голосом, перебудив всех и заставив водителя остановиться и достать на всякий случай аптечку, – не могло изменить нашего умиротворенного состояния.

У стойки портье случилось небольшое столпотворение, все разбирали ключи, когда раздался голос:

– Мсье Брошин! Мсье Барковски! – естественно, с ударением на последний слог.

Мы с Толиком протолкнулись к стойке, и портье торжественно вручил нам огромную коробку, перевязанную лентой, под которую была засунута открытка. Коллектив возбужденно загалдел: читайте, читайте!

– «Друзья! – громко прочел я, пытаясь унять нехорошие предчуствия. – Вот вам скромный гостинец от Франции. Без нитратов, без КГБ и от чистого сердца! Саня».

Толик дрожащими руками открыл коробку. В мертвой тишине прозвучал голос Палыча:

– Вот это жратва!

Толик обнял коробку и молча понес ее к лифту – так бережно, словно молодой папаша новорожденного. Я пошел за ним. Тишина за спиной давила, поэтому я с облегчением услышал голос старшины Першинина:

– Вот вам и «яблоко в пустыне»... а я предупреждал...

В номере мы с Толиком принялись рассматривать, что же прислала наша новая подруга, сразу откладывая на тумбочку то, что мы, по крайней мере, могли опознать.

Сначала туда лег здоровенный сверток тонко нарезанной колбасы. И было в нем, по подсчетам скрупулезного Толика, сорок шесть сортов. Среди которых, сами понимаете, не было ни «Докторской», ни «Диетической».

К колбасе вскоре присоединились деревянные коробочки с сырами – их было штук десять, и от их названий шла кругом голова: «Камамбер», «Рокфор», «Флодессю»...

Рядом встали бутылки, запечатанные как «шампанское»*, несколько французских булок и шоколадок.

* Впоследствии это «шампанское» принесло Толику неприятности: он подарил его тестю, выдав за самое дорогое шампанское – будучи выставлено на стол во время юбилея, оно оказалось темным пивом, и тесть обиделся. Но кто же знал, что фольгой запечатывают еще и пиво?