Анжелика. Путь в Версаль - Анн Голон

Дикий смех исказил лицо старого слуги, седые волосы развевались по ветру.

— Кто не знает его походку? Походку Великого Хромого из Лангедока. Он прошел мимо меня. Сначала я его не увидел, потому что вокруг было темно. Но внезапно луна осветила его фигуру. Он стоял, опершись о перила лестницы, а потом повернулся ко мне.

Анжелику знобило.

— Ты узнал его? — спросила она, стуча зубами.

— Я узнал его, как собака узнает своего хозяина. Но я не видел его лица. Оно было закрыто черной маской. Вдруг он засмеялся и, пройдя сквозь стену, исчез. Больше я его не видел.

— О, не мучай меня! — закричала Анжелика, отталкивая старика. — Убирайся, я умираю от страха!

Слуга удивленно посмотрел на нее, взял ведра и медленно удалился.

Анжелика вбежала в комнату и бросилась в холодную кровать. Так вот почему она в этих стенах чувствовала себя скованно. Призрак мужа неотступно преследовал ее.

«Призрак — какая грустная судьба, — думала она. — Он так любил жизнь во всех ее формах».

Анжелика уронила голову на подушку и разразилась рыданиями. Вдруг она услышала пение и подумала, что это галлюцинация. Схватив свечу, она направилась на голос, который привел ее в детскую. Картина, которую она увидела поразила и обрадовала ее.

Посреди кровати стоял Кантор в белой рубашке и тихонько пел. Он был похож на ангелочка из рая.

Великая радость наполняла душу Анжелики. Душа трубадуров была заложена в сыне. Он пел.

«Граф де Пейрак не умер, он живет в своих сыновьях, — думала она. — Флоримон похож на него, а у Кантора есть голос».

Анжелика сжала руки на груди. Да, ее муж не умер. Она решила, что попросит королевского музыканта, господина Люлли, чтобы он давал уроки ее сыну.

Мадам Марен немного успокоилась, прошла в свою комнату и, забравшись в свою кровать, забылась тяжелым сном.

Итак, мадам Марен продолжала свою жизнь в квартале дю Марэ, где проживал весь парижский свет.

В последнее время знатные сеньоры выстроили здесь много светлых домов с легкими фасадами. Дворы новых отелей были в зелени. Тут росли всякого рода деревья и кустарники.

Теперь новая хозяйка отеля дю Ботрен имела две кареты, шесть чистокровных рысаков, а также двух конюхов и четырех лакеев; кроме того, у нее было двое комнатных слуг, один управляющий и множество различных служанок. Анжелика могла теперь идти в церковь, как все знатные дамы квартала дю Марэ.

Один слуга нес ее шлейф, другой — сумку, где была Библия, а третий — подушечку.

Надо признать, что мадам Марен редко ходила в церковь, а честно говоря — никогда. Она ненавидела церковь и всех священников. Церковь была для нее местом переживаний. Анжелика вспоминала, что совершила убийство, и ей снова представлялась Гревская площадь, запах жареного мяса и маниакальный профиль монаха Беше. Такое уж было время: ересь и софистика, как ржавчина, ели все прогрессивное, что попадалось под руку.

Подруга Анжелики, мадам Скаррон, пыталась привить ей чувство набожности. Ей казалось, что мадам Марен попала под влияние куртизанки Нинон, известной своей скандальной репутацией. Последнее время Анжелика часто видела вдову Скаррон то у маркизы де Монтеспан, то у других богатых соседей.

Однажды, когда они были на вечере у Монтеспан, вдова предложила проводить Анжелику. Оставив карету, они шли пешком, думая о своем.

Анжелика любила и уважала мадам Скаррон, слушала ее советы. Своим приятным голосом и манерами вдова располагала к себе. Мадам Марен знала, что вдова родилась в тюрьме и что в 12 лет она побиралась в ля Рошели, прося у иезуитов тарелку супа. Позже ее тетя, превратив девочку в служанку, всячески издевалась над ней. Они обе хорошо знали свою прошлую нищету, и это сближало их разбитые души.

Другая соседка Анжелики, к которой последняя часто ходила в гости, была добропорядочная маркиза де Севине. Так же, как и мадам Скаррон, она жила давно исчезнувшей любовью. Анжелике было приятно получать письма от этой приятной женщины и посещать ее. Она ходила к ней, чтобы послушать о Версале

— дворце ее мечты, куда маркиза иногда ходила по приглашению самого короля, который ценил остроумие и образованность де Севине. Она перечисляла Анжелике, какие развлечения есть в Версале: фейерверки, прогулки, концерты, но, видя грусть в глазах подруги, говорила:

— Не расстраивайтесь, моя дорогая. Версаль — это королевство беспорядка. Когда идет праздник, придворные носятся как сумасшедшие, и король не заботится о них. Однажды, — продолжала она, — две знатные дамы, я не буду называть их имен, не могли найти себе ночлега в Версале. И что же вы думаете, моя милочка? Они вынуждены были идти спать в конюшню!

Но Анжелика была уверена, что эти дамы предпочли ночевать в конюшне, лишь бы попасть в Версаль. И она была права.

Версаль, о котором все столько говорили и в который она мечтала попасть, во всей своей красе казался ей миражом, несбыточной мечтой. Он стал точкой преткновения в ее жизни.

Поехать в Версаль!

Но простая шоколадница, даже самая богатая в Париже, могла ли она поехать во дворец? Нет! Ей нужен был титул — пропуск в сердце двора короля-солнце.

Она говорила себе, что однажды это непременно произойдет, и продвигалась все ближе к намеченной цели.

Людовик XIV тратил колоссальные суммы на украшение своей резиденции.

— Он так часто хвастает своим двором, как красотка лицом, — говорила мадам де Севине.

Как только королева-мать умерла от болезни, король поскакал в Версаль и пробыл там три дня. Он бродил по аллеям парка, проходя мимо статуй богов и богинь. Версаль взял на себя печаль его величества. Он оплакивал там женщину, свою мать, сделавшую его королем. Он видел ее в последний раз перед вечностью. Задержавшись на одно мгновение в любимой комнате матери, Анны Австрийской, он пробежал взглядом по кустам жасмина, по китайским безделушкам из золота и серебра.

К этому времени мадам де Монтеспан также потеряла свою мать и ее траур совпал с трауром двора. Последнее время она часто бывала у мадам Марен в отеле дю Ботрен, избегая кредиторов. Ее радости чередовались с переживаниями.

Она рассказывала Анжелике о своем детстве. Ее отец был гулякой, а мать религиозной женщиной. Весь день она пропадала в церкви, а вечером уходил муж, и они практически не виделись. Никто не мог понять, как они могли сотворить столько детей.

Атенаис говорила также и о дворе.

— Королева глупа, — зло заявляла она. — Как только король мог позариться на эту доску, Лавальер, на эту дуру!

Атенаис страстно мечтала занять место Лавальер.

Говорили, что мадам де Фур и мадам де Суассон ходили к прорицательнице ля Вуазин, чтобы отравить Лавальер.

В ту пору много говорили о ядах, но только старое поколение пользовалось перед едой противоядиями. Новое поколение пренебрегало ими. Однако многие умирали неизвестно отчего. Дегре любил повторять, что они умирают от пистолетного выстрела в суп.