Феномен полиглотов - Майкл Эрард

А ведь есть еще и такие места, как Сингапур, где одних только официальных языков – четыре. Сплошное многоязычие и переплетение этнических культур. Представляющие их группы населения сохраняют свои особенности, демонстрируя разную степень стремления к овладению английским языком. Существуют и различные подходы к понимаю того, в какой степени может происходить смешение двух языков, кем и в каких социальных условиях оно осуществляется.

Человеческому мозгу приходится учитывать все эти различия.

По мнению работающего в Чикагском университете тамильского ученого-лингвиста Э. Аннамалая, управляться с большим количеством языков жителям Южной Индии помогает наличие «языкового союза», представляющего собой частичное наложение языков, сложившееся в результате того, что многие поколения людей пытались снизить когнитивную нагрузку на свой мозг, обусловленную необходимостью изучения и удержания в памяти множества различных языков. Другое представление состоит в том, что «языковой союз» является следствием культурной адаптации в условиях двух фиксированных ограничений: наличия устойчивых групп носителей, не пересекающихся по культурным и политическим причинам, и ограничения возможностей человеческого мозга. Такая ситуация требовала разрешения, которым и стало формирование «языкового союза».

Аннамалай предположил, что адаптация включает в себя использование «монограмматики», лежащей в основе всех дравидийских языков. В то время как языки имеют различные звуки и лексику, сказал он, их грамматика почти одинакова. Таким образом, чтобы заговорить на новом для вас дравидийском языке, вы вставляете новые слова в уже знакомые грамматические шаблоны. Это как перенастройка на ту же радиопередачу, но транслируемую на другой частоте. В этом смысле мозг работает не как контейнер, а как приемное устройство, позволяющее «поймать» новый язык.

Другой способ справиться с языковым многообразием, по мнению Аннамалая, основывается на том, что индийцы судят о лингвистических способностях с сугубо практической, а не академической точки зрения. Таким образом, говоря о знании языка, они не применяют критериев, относящихся к институциональному принципу «все или ничего». Способности индийских полиглотов могут не удовлетворять образовательным или корпоративным стандартам. Но если судить исключительно по результатам использования языка – насколько легко и понятно для собеседника они могут выразить свою мысль, – их уровень владения языком придется признать вполне достаточным. Часто о такого рода языковых навыках отзываются с пренебрежением. Это, мол, «кухонный хинди». Это – «базарный телугу». Но, тот, кто дает такие оценки, занимается сравнением одноязычных яблок с многоязычными апельсинами. На самом деле «билингвы знают языки на том уровне, который им необходим», – писал видный исследователь двуязычия Франсуа Грожан.

Я не хочу умалить культурное богатство этих обществ или отдельных людей. Но, находясь в реальной лингвистической ситуации, можно более точно судить о навыках полиглотов через призму тех преимуществ, которые дает им знание многих языков. Возможно, такой подход лишает смысла оценку способностей гиперполиглота на основе подсчета количества известных ему языков, но в таком случае, видимо, следует поискать какие-то иные критерии для определения сравнительной лингвистической компетенции человека. Я не собираюсь рассматривать все мультиязычные сообщества через призму фактов, с которыми столкнулся в этой стране; в других местах лингвистическая ситуация, безусловно, может выглядеть совсем иначе. Я приехал в Индию, чтобы получить новую информацию о гиперполиглотах. И я ее получил.

* * *

Знакомясь в библиотеке Центрального института индийских языков с трудами различных индийских ученых, посвященными вопросам многоязычия, я сделал в своем блокноте следующую запись: «Гиперполиглотам, живущим в западных странах, свойственна индивидуальная плюралистичность». Мне действительно кажется, что они отличаются от тех индийских мультиязычников, с которыми я познакомился в Индии.

Одно из этих различий состоит в том, что люди, живущие в многоязычных обществах, похоже, стремятся к оптимизации когнитивной нагрузки на мозг. И хотя языковые навыки западных гиперполиглотов тоже напоминают лоскутное одеяло, они все же переступают оптимальный порог знаний, более расточительно потребляя свои интеллектуальные ресурсы.

Другое отличие обусловлено тем, как изучение языков привязывает человека к окружающему сообществу. Для мультиязычников изучение иностранных языков является актом присоединения к обществу. В этом случае мы не видим сепаратистского «стремления к пластичности», мотивов, направленных против того, чтобы являться частью сообщества. Быть же гиперполиглотом означает прямо противоположное. Стремление гиперполиглота говорить на многих языках может рассматриваться как желание перекинуть мостик в другой мир, попытку вырваться из существующего языкового окружения.

С подачи Дика Хадсона я начал поиск гиперполиглотов, подразумевая под этим термином людей, которые знают больше языков, чем им требуется для жизни в их местных общинах. Гиперполиглоты – это люди, чья мультикомпетенция позволяет им принадлежать к реальному или воображаемому мировому сообществу. Для того чтобы освоить больше языков, они заимствуют те же приемы и методы, которые применяют люди, живущие в мультиязычных обществах для снижения когнитивной нагрузки на свой мозг: они поддерживают знание языков на разных уровнях; они могут читать и писать лишь на некоторых из них; они совершенствуют свои навыки в одних языках и, как правило, держат другие изученные ими языки в «замороженном» состоянии. Сюда же могут относиться и языки, которые ранее были выучены на хорошем уровне, но с тех пор редко использовались.

Когда я рассказываю о гиперполиглотах, некоторые люди морщат нос, поскольку в их представлении гиперполиглоты – это люди с определенными отклонениями. Кто-то сказал, что они некоммуникабельны. Но ведь коммуникации – это как раз то, для чего предназначен язык, не так ли? При всем восхищении их способностями гиперполиглоты рассматриваются как социально изолированные и лишенные своей собственной культуры индивидуумы, что для большинства людей просто немыслимо. Но те гиперполиглоты, которых я знаю, не более застенчивы или закрыты для общества, чем любой другой талантливый, эксцентричный или стеснительный по характеру человек. Заявление о том, что они некоммуникабельны, отнюдь не соответствует истине.

С одной стороны, все, что делают гиперполиглоты, можно считать перекладыванием смысла между разными языками, сродни перебрасыванию мяча через сетку при игре в теннис. Для примера достаточно вспомнить, что Меццофанти заучивал приветственные фразы, по крайней мере на алгонкинском языке, а скорее всего, и на многих других. Или то, что Кристофер испытывает трудности в случаях, когда порядок слов во фразе на иностранном языке отличается от английского. Или поучительную историю о Зиаде Фазахе, который не смог ответить на вопросы, задаваемые на тех языках, которые, по его словам, он знал, объяснив свою неудачу неготовностью к таким вопросам или к таким языкам. Даже для Айвана Аргуэлльеса, читающего книгу на тамильском в очереди к кассе супермаркета, рамки коммуникаций имеют вполне конкретные очертания. Это все равно что жить по сценарию, в котором все реплики участников взаимодействия расписаны заранее.