Чисто семейное дело - Полина Дельвиг

— Ага, — понимающе кивнула Инга, — но если твоя настоящая родительница была матерью-одиночкой, то, может, все гораздо проще: она знала, что одной ребенка ей будет трудно воспитать, а тут у другой женщины умирает сын, видя ее горе, та решается отдать свое дитя, то есть тебя…

Молодой человек на секунду задумался, но потом покачал головой:

— Все было бы замечательно, если бы не одно но. Мои родители не знают, что я не их сын.

— Ага, — снова сказала девушка и задумалась.

— Но мне кажется, ты не так далека от истины. Возможно, все так и было, за исключением того, что моей матери просто не сказали, что ее ребенок умер. Просто врачи пожалели и подсунули мальчика, от которого отказались.

— Ты думаешь? — с сомнением спросила она. — Ну а за что же, в таком случае, подрывать женщину? Я, конечно, не юрист, но состава преступления здесь не вижу, наоборот, благородный поступок.

— Со стороны врачей — да. А со стороны матери, которая отказалась от своего ребенка?

— Подумаешь, — презрительно фыркнула эмансипированная фотокорреспондентка, — тоже мне событие. Да еще через сто лет…

— Может быть, сто лет назад это и не было событием, но если предположить, что сегодня эта дамочка занимает какой-нибудь высокий пост, например член правительства, или она стала чьей-то женой — того же самого министра, премьера или главы мафии, то дело меняется, не правда ли?

— Ну это ты, пожалуй, загнул. А даже если и так, не такая уж это и трагедия, мало ли какие ошибки люди совершают в молодости!

— А если она возглавляет какой-нибудь комитет по защите матери и ребенка, да еще в ЮНЕСКО?

Инга ехидно улыбнулась и состроила ему забавную рожицу:

— Я думаю, твоя мама Астрид Линдгрен. Идеально подходит под твои условия и сразу объясняется наследственная тяга к сочинению сказок.

— Ты будешь мне помогать или только критиковать? — возмутился молодой человек.

— Немного здоровой критики никому не помешает, — справедливо возразила девушка, — а глядя на твою жгучую внешность, я могу предложить еще один вариант. Например, какой-нибудь жестокий красавчик — грузин, армянин, азербайджанец или кто-нибудь из этой оперы хотел силком жениться на твоей маме или женился. Но та, поняв, что жизнь с ним невозможна, беременная решила бежать, а потом ребенка отдала в первые попавшиеся руки.

Тот подпер подбородок ладонью:

— Замечательно. А зачем же сейчас кого-то убивать?

— Ну он ее разыскал, любовь, сам понимаешь, стала меньше. «Где, — кричит, — подлюка, мое дитя?» А она: «Умер наш мальчик, о горе мне, горе!» «Ладно, — говорит жестокий и свирепый папаша, — узнаю, что обманула меня, — убью!» Вот тебе и мотив.

— Слишком женский мотив, — пожал плечами Илья.

Девушка возмущенно всплеснула руками:

— Ну, конечно, я ведь забыла, что тебя рожал мужчина…

— Ты будешь мне помогать?

— Буду. Мне уже самой интересно. Поел? Тогда поехали.

На следующий день Илья сидел в потертом кожаном кресле и держал на вытянутых руках пряжу. Пожилая дама с белоснежными, уложенными в замысловатую прическу волосами неторопливо сматывала ее в клубок, негромко напевая арии Чио Чио Сан.

— Ах, какое величие души, — наконец произнесла она, — разве современные женщины на такое способны? Нет, мой дорогой, благородство и самопожертвование безвозвратно ушли прочь, нынешняя раба любви скорее убьет вас, чем себя. Что вы по этому поводу думаете, молодой человек?

— Не знаю, — рассмеялся Илья, — я еще не сталкивался с подобными проблемами и хочу надеяться, что в ближайшее время не столкнусь. Девушки пока дарят мне свою любовь бескорыстно.

— Верю, верю, мой дорогой. Уж если моя внучка привела вас к себе домой, то что-то в вас определенно есть.

— Очень хочется надеяться на это. — Он посмотрел на часы. — Задерживается Инга.

— Бросьте — задерживается, опаздывает да и все. Совершенно не может ни на чем сосредоточиться…

Стукнула входная дверь, и из прихожей послышался хрипловатый голос:

— Ну как вы там, не подрались без меня?

Елизавета Николаевна покачала головой:

— И это вместо приветствия. Скажите правду, разве помешало бы ей хорошее воспитание? Хотя сейчас многие полагают, что его можно заменить хорошим образованием… Ну подумайте, голубчик, во что превратится мир, если в нем будут править образованные и невоспитанные? Это же Содом и Гоморра!

— Уважаемая Елизавета Николаевна, — девушка подошла к ее креслу и чмокнула в щеку, — это в любом случае лучше, чем и невоспитанные, и необразованные, как сейчас.

— Отчего же — они ведь все с высшим образованием…

— С каким? С экономическим? Ха-ха! Да туда отчаявшиеся родители устраивали тех, кого уже ни на какой другой факультет засунуть было невозможно. Ну, посуди сама, — Инга аппетитно захрустела яблоком, — для каких таких целей нужны были экономисты в семидесятых или, не дай бог, в восьмидесятых? Дебет с кредитом сводить? Бухгалтеры! Бабуля, нами правят бухгалтеры, вот, посмотри повнимательней, — она кивнула в сторону телевизора, — надень ему черные нарукавники, пробор пополам, и вылитый приказчик! Они же и крадут, как приказчики — все что плохо лежит. Но, с другой стороны, прогресс однозначный: сначала правили кухарки, потом рабочий с колхозницей, теперь приказчики. Значит, в следующее тысячелетие мы войдем со студентом-разночинцем во главе, это и есть величавая поступь истории.

— Не болтай, — отмахнулась старушка, — идите, поужинайте как следует, Илья тебя совсем заждался.

Девушка весело рассмеялась, озорно встряхнув косичками:

— Не оскорбляй молодого человека, он, как и все современные мужчины, ждет не женщину, а удовольствие, с нею связанное…

— Бесстыдница! — Елизавета Николаевна шутливо замахнулась своей палкой.

— Эх, бабуля, отстаешь ты от жизни! Сегодня удовольствие, приносимое женщиной, может выражаться в чем угодно: в пачке долларов, в покровительстве или в таком вот ма-а-аленьком клочке бумаги, — она помахала блокнотным листом, — верно я говорю, Илюша?

Молодой человек почувствовал себя неловко, но листок действительно заинтересовал его сейчас больше, чем все женщины мира.

— Вы простите, мы на минутку вас оставим. — Подхватив девушку под локоть, он вывел ее на кухню. — Рассказывай, что за информация?

— Столько, сколько сегодня, мне в жизни врать не приходилось. — Инга устало села на табуретку и подвинула к себе тарелку с блинчиками. — Сделай чай. Сначала выбила разрешение в редакции, наплела им, что по непроверенным данным в этом роддоме перепродавали грудных младенцев, ну они, ясное дело, загорелись и дали мне в помощь Лешу Киевского, а это мужик — зверь, вцепится — не отпустит, мне бы в жизни не удалось раздобыть и десятую часть информации, если бы не он. Тебе надо было послушать, он убеждал, подкупал, угрожал, канючил, короче, просто виртуоз, я только щелкала бумажки, которые он мне подсовывал. И знаешь, что самое смешное? В этом роддоме, судя по всему, действительно кое-чем баловались. Правда, немного раньше. Началось с того, что одна нянечка, старенькая совсем, произнесла: «Вот проклятье Бог послал — вторую начальницу убивают». Ну мы сразу: что? как? Оказалось, восемь лет назад в подъезде своего дома убили прошлую главврачиху, Трофимову. Одновременно с этим была совершена попытка уничтожить архив, правда, за более поздний период — конец семидесятых. Начали проверку, шороху, говорят, по всей Москве было: кто-то развелся, кто-то повесился… В общем, чем там дело кончилось, никому не известно, скандал замяли, оно и понятно, аферы аферами, а дети-то живые, чего им судьбу ломать. Народу уволили до черта, первое время даже с собой шепотом разговаривали, но постепенно все улеглось, забылось, а с приходом нового руководства вроде как никаких новых историй не возникало. Это, как ты понимаешь, выяснить было несложно, а вот остальную информацию собирали по крупицам. Картина приблизительно следующая. Вчера Наталья Семеновна запросила в архиве сведения с 1 по 11 марта 1971 года, через некоторое время она вызвала к себе некую Анненкову, та — единственная из начальства работает еще с тех времен, и на повышенных тонах с ней объяснялась, после чего направилась в архив сама, пробыла там довольно долго. По возвращении принялась названивать по разным телефонам, в основном бывших сотрудников. После чего собралась и пошла домой, чем это кончилось, ты знаешь.