Винляндия - Томас Пинчон

Когда он снимали копии с отснятого ею материала, платил он лишь за проявку и печать. Она себе говорила, что снимает кино для всех, чтоб его показывали бесплатно всюду, где найдётся достаточно отражающая поверхность… это не секретная съёмка, у Бирка на неё столько же прав, сколько и у кого угодно… Однако затем, немного погодя, он не только уже видел отбракованный материал, но и высказывал предложения, что ей, для начала, лучше снимать, и чем глубже она во всё это втягивалась, тем глубже и Бирк входил в её жизнь.

Тем временем, большинство членов «24квс» считало, что у неё «шашни», как тогда это называли, с Драпом Атманом. У Прерии тоже возникли собственные подозрения, лишь из того, как Френези его снимала, поначалу на ночной тусе, которая, предполагалось, есть общее политическое собрание. Из динамиков ревела музыка «Лёд Зеппелин», циркулировали бутылки и косяки, одна-две пары — разглядеть было трудно — нашли себе место поебаться. На подиуме несколько человек орали о политике все одновременно, поток мнений из зала тоже не иссякал. Кто-то желал объявить войну Никсоновскому Режиму, другие — обратиться к нему, как любое другое муниципальное образование, по вопросу распределения доходов. Даже через грубый старый цвет и искажённый звук, Прерия ощущала свободу этого места в ту ночь, веру в то, что возможно что угодно, ничего не встанет на пути у такой радостной уверенности. Ничего подобного раньше она не видела. А затем, в общем плане всей толпы, она заметила этот движущийся кружок сфокусированного внимания: кто-то там пробирался, пока в пределы видимости не взошла высокая фигура.

— Драп! — закричали они, как болельщики в другой стране, эхо едва улеглось, и ещё раз: — Драп! — К этой стадии своей карьеры Драп выглядел в точности, как та разновидность преподавателя колледжа, которая, как в те дни опасались родители, соблазнит их дочурок, не говоря уже про сынков. «Нетрадиционно привлекателен» — такой вот комментарий содержался в его досье КОРАЗПРО[100], уже высоковатой пачки документов, которая со временем вынудит Бюро, когда они пожелают её переместить, привесить к заду табличку «ГАБАРИТНЫЙ ГРУЗ». Волосы его доходили до плеч, и сегодня вечером на нём висело ожерелье из раковин каури, он был в белой рубашке-джавахарлалке и клешах, покрытых портретами Тюти-Ути в четыре краски. И о как Френези, этот пульсирующий глаз, залипала на нём, и постепенно, под музыку, при всякой возможности возила трансфокатором взад-вперёд по Драповой промежности.

— Тонко, — заметила ДЛ.

— С нюансами, — прибавила Дица. — Одобряю.

Для человека, который столько времени проводил с предметами до того абстрактными, что большинство людей умудрялось всю жизнь обходиться без того, чтоб даже о них слышать, Драп обладал примечательно неопрятными личными привычками. Технически в разъезде со своей женой Порчей, но деля с ней опеку над Мо и Пенни, он также притягивал к себе орбиты произвольного количества экс-подружек, а также их родни и потомства, кои время от времени возникали собственнолично либо же посредством заказных почтовых отправлений, судебных курьеров, ну или всех вместе по случаю какого-нибудь пресловутого семейного сборища у Драпа по выходным, когда всем полагалось упиваться ретродомашними Заботой и Теплом, за исключением, разумеется, тех, кому выпало быть последней подружкой — предоставленная сама себе, она обычно, через некоторое время, от такого обалдевала. Вокруг с топотом носились дети, ели без остановки, взрослые пили, принимали наркотики, обнимались, плакали, имели озарения, марафонили всю ночь до завтрака, ничего никогда не решалось, пышным цветом цвели ложные примирения. Драпу-то вполне весело, само собой, он же измыслил и срежиссировал все эти представления, на них и председательствовал, сияя ликом, когда две или больше приятных на вид женщины, в случае Драпа зачастую в вызывающих нарядах и постепенно всё телеснее, состязаются за его внимание. Как ни загадочно, разнообразные дамы всё время на такое велись, а детям и вообще очень нравилось. Если взрослым такое дозволяется, их собственные воззрения на жизнь, может, не так уж и плохи.

Френези вообще-то проследовала сразу от раковины, полной тарелок, накопившихся за одно такое всенощное пиршество любви, прямо к авиалайнеру на Оклахома-Сити спозаранку, где она к этому времени уже встречалась с Бирком Вондом на регулярных свиданиях в номере с водяной постелью в мотеле для автомобилистов на Южно-Меридианном проспекте, неподалёку от аэропорта. В «ЛАКС» она полетела за компанию с Порчей и детишками, сделав вид, что направляется в Район Залива.

— Любезно было с вашей стороны, ребята, что все на меня не навалились.

— Потому что мы все там бывали, — улыбка Порчи не расслабляет.

— Он почему-то мне совсем не кажется… очень уж оттяжным сортом мужа?

— О — сам он считает иначе. Думает, женитьба поможет ему бросить якорь в реальной жизни, и его не унесёт куда-нибудь в другое измерение?

А ты вообще хоть как-то понимаешь эти его приходы с математикой? — После паузы, обе кратко хохотнули. — Он однажды попробовал, но немного погодя, должно быть, забыл, что я тут, просто карябал себе дальше уравнения.

— «Из вышесказанного, интуитивно очевидно…», — Порча его голосом. — Вот когда я и поняла, что всё кончено. Но как ты, вероятно, обнаружила, стоит его заткнуть, он становится очень деловой. Поэтому, знаешь, как-то и остаёшься тусить.

— А многое там и про политику, Порча, надеюсь, ты врубаешься.

— Только не говори мне, что влюбилась, ладно?

— Сестрёнка, я даже не в очереди.

Сзади хихикали детки.

— Смешно, а?

Хихи.

— Мы просто ждём, — сказал Мо.

— Чего?

— Когда кто-нибудь из вас скажет «засранец», — ответила Пенни.

Лететь в Оклахому — это как челноком на другую планету. После обеденного перерыва на секс, они лежали среди пластикового мусора, занесённого номерным обслуживанием, перед Ящиком, который только что объявил, что гонки моторных лодок у плотины на озере Оверхолсер отложены. То и дело вторгались голоса в сопровождении метеокарт с новостями о нескольких грозовых очагах, выдвигающихся по пейзажу, окружая город. Возникали призрачно доцифровые радарные изображения — серых штормов-маток, рожавших из правых своих боков мелкие крюки отзвуков, что росли, и отделялись, и ползли уже по своей воле убийственными юными торнадо. Погодные комментаторы старались поддерживать традицию полоумности, коей знаменита их работа, но из действа никак не могли исключить элемент капитуляции, словно бы в бессилии перед первыми достоверными разведданными о пришествии агента восхищения. Снаружи, с удалённой камеры, небо было брюхом зверя, наползали бессчётные серо-чёрные вымена перед грозовым фронтом, за ним что-то отдалённо ревело, болтая громадными жалами, пронизанными венами молний, мело, уничтожало… Она в себе чувствовала электрическое возбуждение — больше члена его, в тот миг, ей требовались его объятья. Хрен там. Он на всё это смотрел, как на рекламный ролик, словно Зверь против города — следующее развлечение, к которому он слишком уж привык.