Чтец - Трейси Чи

Второй ликвидатор сидела неподвижно, почти растворившись в темноте оранжереи. Так и должно быть, думал Лон. Ее работой было убийство. Сделав свою работу, она должна была раствориться – так, словно ее и не существовало. Бытие – привилегия других, но не ее. Эрастис говорил, что это – общее требование ко всем Ликвидаторам, если они действительно хотят стать мастерами своего искусства. Чтобы быть совершенным убийцей, ты сам должен отказаться от существования.

– Лон! – произнесла она, и его имя поплыло в темноте.

– Да?

– Я хочу, чтобы ты прочитал меня.

– Что?

Она повернулась к нему – уголком лба и изгибом щеки, влажным блеском глаз и тенями у губ.

– Прочитай меня.

От одной только мысли об этом Лон побледнел. Других читать запрещено. Он узнал это, как только овладел искусством ви́дения. Читать другого – это не просто неприлично. Это – вторжение в самую сердцевину другой личности, вторжение более глубокое, чем то, которое позволяют совершить игла или копье. Читать врага, наверное, можно, но читать друга!

– Но!.. – начал Лон.

Второй ликвидатор положила руку на его плечо.

– Я хочу, чтобы ты увидел.

Лон сглотнул. Сама мысль казалась ему невероятной, хотя его и поставили перед ней. Читать ее! Ту, которая приводила его в восторг, которая казалась столь недостижимой во всем! Увидеть ее суть?

Лон попытался сконцентрироваться на лице Второго ликвидатора, на волосах, которые струились по ее плечам, на ее остро отточенных движениях, но его внутренний взгляд не мог проникнуть под поверхность ее бытия – он стекал с нее, как бисером стекает вода с перьев водоплавающей птицы.

Это что, особый прием, которым Ликвидаторы пользуются для того, чтобы оставаться непроницаемыми даже для внутреннего ви́дения?

Взгляд Лона упал на ее руку. Рука была в шрамах, зарубках, следах ударов. В следах уколов и порезов. Рука сияла богатой историей. И вдруг Лон увидел ее. Увидел ее тренировку, увидел ее движения, напоминающие движения танцора по отполированному деревянному полу. Увидел удары, ломающие ей костяшки пальцев, кровь, льющуюся из ее ран.

А вот и церемония инициации. Клятва. Расставание с именем – словно ветер ворвался из темноты и унес его в пустоту, звук за звуком, слог за слогом.

Лон увидел ее детство. Вот она бежит по песчаному пляжу, и ветер как флаг развевает ее черные волосы. Вот она останавливается возле разлагающегося тюленьего трупа, у которого из черепа торчат черные глаза и зубы. Запах моря сливается с запахом гниения. Но она даже не вздрагивает.

Ее родители были врачами. Ничего удивительного, сказали они, когда она рассказала им про тюленя. Ничего необычного. Она же видела родителей за работой! И это хорошо, что ее не тошнило при виде крови. Она будет такой же, как ее мама и папа.

Мать со смехом качала ее на руках, и материнские пальцы бегали по ее животику как паучки. Мать не переставая смеялась. Всплески ее смеха разносились по кухне, где рядом с деревянным столом, в окружении чугунных котлов стоял у плиты ее отец, посмеиваясь и помешивая что-то на раскаленной сковородке деревянной лопаткой.

А мать мурлыкала ей в завитки волос на затылке:

– Мария, моя маленькая Мария.

Этот образ был таким сильным и плотным, что Лон, практически бездыханный, резким движением вернулся в собственное тело.

Второй ликвидатор внимательно смотрела на него, и луна ее лица вставала над ним.

– Мария, – сказал он.

Слово утонуло в ее глазах. Она улыбнулась – страдальческой улыбкой, в которой затаилась боль. У нее было имя.

В следующую минуту он держал ее в своих объятьях, нежно гладя по щеке. Затем их губы соединились – сперва мимолетно, а затем, когда она попыталась отпрянуть, он впился в ее рот с настойчивостью изголодавшегося мужчины. Пряди ее волос завивались вокруг его пальцев, связывая их.

Ее губы оказались мягкими – гораздо мягче, чем он представлял, – и перед его глазами заполыхали, заискрились золотые огни. Огни их жизней, слившихся в одну. Огни украденных поцелуев. Горячего дыхания.

Вместе они способны на великие дела. Им подвластна магия, о которой никто и никогда не слышал.

А потом ви́дение исчезло, и всё, что он ощущал теперь, – это движение ее губ да запах ветра и меди, исходящий от ее кожи. И всё, что он увидел, когда открыл глаза, были тени ее скул да ресницы, подобные лезвиям кос; и еще стеклянный потолок, засыпанный снегом.

Когда Сефия проснулась, она обнаружила, что лежит в постели. Так много времени прошло с тех пор, когда она спала в обычной постели, что целую долгую минуту она лежала, не открывая глаз и стараясь запомнить плотную поверхность матраса и покалывание перьевой подушки. Пролежи она еще с закрытыми глазами, ей бы почудилось, что ей по-прежнему девять лет, что она лежит, свернувшись клубочком, в своей постели, дома, а рядом с ней – ее тряпичный крокодил.

Слезы потекли по щекам Сефии.

Она вспомнила отца.

Сефия открыла глаза. Через иллюминаторы струился свет, и она поняла, что находится не у себя дома, на холме, стоящем на краю моря. Вокруг нее на полках стояли бутылки с лекарствами, банки с мазями, а свободное место стен занимали развешанные паруса, нуждающиеся в починке. С потолка свешивались пучки сушеных трав, наполнявшие воздух смешанным ароматом маточной травы и померанца.

– Посмотрите-ка, кто проснулся!

При звуках голоса капитана Рида Сефия села в постели. Тело ее казалось ей тяжелым и холодным, словно она спала в снегу. Потерев щеки тыльной стороной рук, она спросила:

– Что случилось?

– Вот ты мне и расскажешь, – улыбнулся капитан.

Он сидел на стуле в ногах ее постели, положив татуированную ладонь на колено. В другой руке он держал чашку, которую протянул Сефии.

– Врач сказала, чтобы ты выпила это, когда проснешься, – проговорил Рид.

Сефия поднесла чашку к губам. Жидкость была горькой, с цитрусовым вкусом, но, как только Сефия выпила ее, она почувствовала себя гораздо лучше.

Капитан прислонился к стене, пальцем рисуя круги на колене.

– Твой парень стоит на вахте, – сказал он. – Но после восьми склянок вернется. Никак не хотел тебя оставлять.

Сефия допила то, что было в чашке.

– Как долго я спала?

– Полдня. Что бы ты там ни увидела, это тебя здорово потрясло.

Сефия посмотрела в сторону и именно теперь заметила на буфете книгу. Кто-то закрыл ее, но ей не нужно было заглядывать внутрь, чтобы узнать, что там кроется. Тяжесть книги она чувствовала на расстоянии. Удивительно, что эта тяжесть не увлекла корабль в пучину – вместе со всеми людьми, находящимися на нем.