Самая срочная служба - Михаил Серегин

Забейко почувствовал, что на него сейчас смотрят все сослуживцы, и, поджав губы, вышел в центр, залез во внутренний карман и кинул в шапку триста рублей. У народа загорелись глаза. Ведь получалось, что сейчас, после того как он привел корову, обычно прижимистый Петро отдавал все свои накопленные средства. Казарян тоже вышел и бросил стольник и встал на место. Лейтенант уже пошел к шапке, чтобы собрать все, что накидали. Но Ашот остановил его, снова полез во внутренний карман и вытащил еще сотен пять или шесть.

Когда учет был произведен, выяснилось, что благодаря дедам набралось девятьсот семьдесят четыре рубля и двадцать копеек.

Лейтенант спокойно сложил все деньги себе в карман и объявил, что завтра они идут в деревню за солью, которая им по-любому необходима для того, чтобы поддерживать запас минералов в организме.

Холодец с интересом со своего места наблюдал за всей этой процедурой. Он даже добавил что-то из своих, попросил тоже купить ему пакетик соли и хлебца.

* * *

Рано утром делегация, состоящая из лейтенанта, Простакова и Резинкина, отправились в деревню. Все остальные еще удивлялись: как это так - на них такая чистая форма, в то время как они здесь больше всех ходят по лесам и должны были неизбежно извозюкаться.

В маленьком деревенском магазинчике продавщица непонимающе смотрела на солдат: у нее был все-таки свежий хлеб, пряники, даже водка была, - так нет, они взяли десять буханок черного хлеба, спичек и пуд соли, которую разложили по вещмешкам, и отправились восвояси.

Самым фиговым было переправляться обратно вплавь через реку с этой солью, хоть они и набрали в магазине полиэтиленовых пакетов, и намокнуть или вымыться во время переправы она не должна была. Все равно было как-то стремно и тяжело плыть с намокшим вещмешком за плечами, в котором лежало пять килограммов этой соли. Резина оказался куда выносливее, чем Простаков, и переплыл первым. Лейтенант и Леха подгребли попозже. Операция с покупкой и переправкой соли оказалась удачной. Теперь настала очередь хлеба, который никоим образом нельзя было замочить.

Но, оценив трезво ситуацию, решили, что им не удастся перевезти буханки, не окуная их в воду. Пришлось высыпать соль, брать эти же самые целлофановые мешки, плыть с ними на другой берег, засовывать в них буханки - заколебались, одним словом.

Тем не менее хлеб, хоть подсыревший, но не намокший, оказался на противоположной стороне. Так солдаты во главе с лейтенантом обзавелись солью, небольшим количеством хлеба и, что немаловажно, спичками.

Прибыв обратно в лагерь, взводник построил людей и объявил, что завтра утром они отведут корову обратно в деревню, после чего будут вынуждены переместиться к реке и жить только на пойманную рыбу. Следующая автолавка должна была приехать в деревню через три дня. У них были деньги на то, чтобы купить снасти, и на это лейтенант очень рассчитывал - рыбачить так рыбачить, тем более что занятие это небезнадежное, судя по первым двум дням.

Перебираться на новую базу решили в два этапа: одни должны были вести корову в деревню, другие - готовить новую полянку для приема личного состава, третьи - идти на рыбалку, четвертые - грибы собирать и всякую там травку типа крапивы, клевера. После того как народ был распределен, получалось, что для охраны лагеря, в котором, по сути, никого, кроме Холодца, не было, оставались только два солдатика.

Это именно и нужно было Мудрецкому. Холодец воспринял все спокойно, тем более что по военному своему опыту он знал, что хорошо, когда все люди в работе и чем-то заняты. Баба Варя взял за веревку корову и повел за собой. Зорька, не чуя ничего такого, покорно пошла за ним, и это было в последний раз, когда солдаты видели корову живой.

Бабочкин умело забил буренку на небольшой полянке в лесу, и тут же солдаты начали ее разделывать, в результате чего вещмешки всего взвода были набиты свежим мясом, обильно пересыпанным солью и упакованным в целлофановые пакеты.

А свежак, который в рюкзаке не поместился, было решено на месте тут же завяливать на кострах, потому как было очень жалко, если огромное количество мяса пропадет. Процесс шел вовсю. Никто ни на какие рыбалки, ни в какие деревни и ни за какими грибами не пошел - весь взвод был занят раздербаниванием коровы и заготовкой провизии.

Вечером человек восемь вернулись в старый лагерь, где по приказу лейтенанта были уничтожены все кострища, собран весь мусор. Возглавлял санитарную команду Казарян.

Холодец поднялся с оптимизмом со своего насиженного места, которое покидал очень редко, и показал рукой на мешки с провизией и рацию, предлагая товарищам солдатам впрячься в это дело и корячить на себе пятнадцать километров всю эту ношу.

Но тут Казарян начал выступление, которое было заранее оговорено с лейтенантом. Построив перед начальником штаба солдат, сержант, смердя отвратительным одеколоном, просто концентрированная моча, вышел вперед, подошел к товарищу майору и отдал ему честь. Тот немного обалдел, но был вынужден также приложить руку к кепке.

- Товарищ майор, по условиям учений вы не можете вмешиваться в процесс нашего выживания, мы вам не подчиняемся.

Такой вывод озадачил Холодца, и он некоторое время соображал, к чему вся фиготень. Только после того, как Казарян скомандовал «Нале-во!» и отделение стало удаляться от него, оставляя майора вместе с его долбаным багажом на этой поляне, Холодец закричал:

- Сержант, старший сержант Казарян, стоять!

Но тот и не собирался поворачиваться. Холодец кидался то на мешки, то на солдат, которые начали уже заходить в лес.

- Пять банок консервов! - выкрикнул он.

Казарян скомандовал отделению: «Стой!» Сам повернулся и скомандовал: «Кругом!» - все вернулись на место.

- Товарищ майор, нам идти пятнадцать километров, тяжело нести добро. За пять банок консервов вы вряд ли каких мужиков где наймете. Вот если за мешок жрачки, то это еще нормально.

Холодцу отступать было некуда. Он поглядел на мешки, развязал оба, потом положил из одного в другой часть сухарей, обратно кинул на пустое место консервы. Уравновесив тем самым свой пай, он пообещал, что один мешок останется солдатам. После чего, надувшись, последовал за грузчиками, которые, оглашая охами и эхами лес, потихоньку поперли жрачку и рацию к новому стойбищу.

Холодец сразу заметил, что мешки у всех солдат полные и в первый раз за несколько суток в лагере нет голодной суеты.

Благодаря заколотой корове взвод спокойно прожил десять дней. Единственное, на что обращал внимание Мудрецкий, поскольку он немного был сведущ в питании, чтобы солдаты не лопали только одно мясо, а обязательно ели хлеб, за которым теперь регулярно посылались люди в деревню, до которой, благодаря тому, что они переместились почти к самой реке, было ближе ходить. Он требовал, чтобы все ели или заячью капустку, или жевали вареную крапиву, или грибы, для того чтобы в организм поступало хоть какое-то количество растительной пищи. Потому как, если лопать одно только мясо, не исключены расстройства пищеварения и проблемы с кишками.