Похищение невесты - Мэри Уайн

— Ты настоящее чудо, милая. Клянусь, что мечтал о тебе все то время, пока мы были разлучены.

Джемма подняла руки и начала расчесывать волосы пальцами. Гордон сел на пятки перед нею, не отрывая взгляда от ее пальцев, скользивших по шелковистым прядям. Его плоть была в полной готовности, рубиновая головка наливалась страстью — и ее влажное лоно готово было принять его, но острой потребности пока не было. Вместо этого была радость и сладкое ощущение нарастающего жара.

Джемма закончила распускать волосы, и, протянув руку, Гордон захватил несколько длинных прядей. Несколько мгновений он просто любовался лежащими у него на ладони завитками, а потом наклонился вперед, чтобы жадно втянуть в себя их аромат.

— Я обожаю твой запах, милая.

Он уложил Джемму на спину и принялся целовать и нежно покусывать чувствительную кожу у нее на шее.

— Везде.

Его губы переместились на ее ключицы, а потом ниже… Его ладонь скользнула вверх, приподнимая ей груди, и он захватил губами один сосок. Она ахнула, вытягиваясь на постели. Наслаждение потекло по ней, питая тот жар, который скапливался внизу ее живота. Гордон провел языком по тугому бутону, в который превратился ее сосок, а потом повел им в направлении второго соска. Он не спешил, и ее сосок наливался еще сильнее, пока она ощущала приближение к нему. Когда его губы, наконец, сомкнулись на острой вершинке ее груди, она застонала, невольно выгибая спину, предлагая себя ему. Он втянул сосок сильнее, и она ахнула от прилива острого желания.

Однако Гордон вскоре уже оставил это чувствительное местечко и двинулся дальше, прокладывая дорожку из поцелуев вниз по ее животу.

Джемма дрожала, охваченная непреодолимым желанием раздвинуть ноги. Она жаждала того наслаждения, которое мог ей подарить его интимный поцелуй. У нее не возникало мыслей о том, правильно это или греховно — было только снедавшее ее желание.

— А вот и самое сладкое местечко!

Гордон сильнее раздвинул ей ноги, и ее губы раскрылись, дав ему доступ к самым потайным местам ее тела. Он провел большим пальцем по ее жемчужинке, заставив Джемму громко застонать. Следующее прикосновение стало чуть более сильным и долгам, подушечкой большого пальца он описал несколько крошечных кружков, а потом провел им по центру до входа в нее. Он подразнил ее, введя палец на несколько долгих мгновений и вызвав новую волну желания.

— Я мог бы часами слушать, как ты стонешь, когда я тебя ласкаю.

Ее щеки заалели, и он тихо засмеялся: оказалось, что он наблюдает за выражением лица, глядя поверх ее живота. Вернув палец на ее клитор, он снова начал его теребить.

— Честно признаюсь, мне никогда не надоело бы слушать так твои вздохи и стоны.

Джемма раздраженно взглянула на него, а он ответил озорной усмешкой.

— Но я согласен, мы оба жаждем не совсем этого.

Он приподнялся над Джеммой, и ее взгляд устремился вниз, на его мужское достоинство. Ее тело желало его, в увлажненном проходе сконцентрировалось ощущение пустоты и голода. Она приглашающе развела руки, и губы Гордона крепко сжались, а лицо стало напряженным.

— Я мечтал увидеть твой зов, сладкая девочка. — Он лег на нее, упираясь головкой во вход в ее тело. — Но реальность во много раз лучше тех картин, которыми дразнили меня мои мысли.

Он впился в ее губы жадным поцелуем, который лучше всяких слов говорил о его желании, и Джемма ответила ему с не меньшим пылом. Он двинул бедрами, и его налитая плоть вошла в нее. Джемма обвила руками его шею, словно застонав от остроты ощущений, которые переполняли ее. Он погрузился в нее глубоко, и она подалась ему навстречу, принимая его, помогая войти до упора. Они двигались в идеальном согласии, отдаваясь на волю владеющей ими страсти. Наслаждение начало нарастать в ней, свиваясь в тугой клубок, угрожая взорваться слишком скоро. На лице Гордона отражалась такая же страсть, и Джемма видела по его глазам, как он сражается с собой, стараясь сдержаться — и у него не слишком хорошо это получается. Его движения стали мощнее и быстрее, а она не отставала от него, стремясь достигнуть пика. Наслаждение все увеличивалось и достигло точки взрыва. Захваченная экстазом в плен, она успела ощутить, что в это же мгновение из его члена ударила струя горячего семени, залившего ее утробу.

В эти мгновения мощного оргазма ее дыхание прервалось, все мышцы напряглись. Наслаждение хлынуло из ее живота в пальцы рук и ног, затопило все тело — и снова вернулось обратно. Только когда эта волна вернулась назад, она снова смогла дышать, жадно хватая ртом воздух. Гордон содрогался в отголосках оргазма, с трудом удерживая свое тело на локтях, чтобы не раздавить ее своим весом.

— Слишком скоро. — Он перекатился на спину, притянув ее на себя. — Все получилось очень быстро.

Он прижал ее к себе, и она пристроила голову у него на плече, прислушиваясь к гулкому биению его сердца.

— У нас будет масса времени для того, чтобы разобраться с нашими постельными делами. Времени впереди много.

Но будет ли у них такая же масса времени для того, чтобы родилась и окрепла любовь? Многие мужчины никогда не знали любви — такова была суровая правда.

Слезы обожгли ей веки. Почувствовав влажные капли у себя на груди, Гордон зашевелился, просунув палец ей под подбородок, чтобы приподнять ей голову. Джемма не поддавалась, упрямо опуская лицо.

— Почему ты плачешь?

В его голосе было много чувства — такой искренней заботы и тепла, что у нее снова полились слезы. Джемме было стыдно за эту слабость, однако это нисколько не помогло ей справиться с нею.

Он решительно взял ее за подбородок и заставил поднять голову.

— Мне невыносимо видеть эти слезы. Слезы женщины, которую я люблю.

Она напряглась и, резко сев на кровати, прижала ладонь к губам, чтобы заглушить возглас, сорвавшийся с ее губ. Гордон сел рядом, крепко обняв за талию сильной рукой. Она внезапно вышла из себя и, сжав кулак, ударила его. Они сидели слишком близко друг к другу, так что удар, пришедшийся в плечо, оказался слишком слабым. Тогда она подняла руку и отвесила ему оплеуху.

— Ты не говорил, мне о любви, даже когда я тебе в ней призналась! — Она попыталась высвободиться, но он продолжал крепко держать ее. — Негодяй! Неужели эти три слова было так трудно произнести тогда, когда моя жизнь могла оборваться прежде, чем я их от тебя услышу?

— Вот поэтому я тебе и не сказал.

— Ох!.. Хитрец! Отпусти меня.

Он снова лег на спину, хохоча так громко, что балдахин содрогался. Поймав Джемму, он повалил ее на себя, прижимая ей руки, а потом перевернулся, не давая ей вывернуться, и прижал обе руки к ее щекам, чтобы смотреть прямо ей в глаза.

— Я ничего тебе не сказал, потому что мне невыносимо было думать, что ты тогда сочтешь свою жизнь завершенной. Мне хотелось, чтобы у тебя оставалось что-то, за что надо бороться, ради чего готова ты была бы превозмочь все, что на тебя обрушилось. Твой характер не позволяет тебе отступить и сдаться, милая, и я был готов этим воспользоваться, чтобы вернуть тебя.