Литературный призрак - Дэвид Митчелл

— Отлично! Знаете кофейню возле Пушкинского театра?

— Да, конечно.

— Жду вас там через час.

Ну и ну. Няма вспрыгивает мне на колени, требуя ласки. Я рассказываю ей и про то, что Руди злится на меня, и про то, как славно мы заживем в Швейцарии. Совершенно не понимаю, чего ради согласилась провести вечер в обществе надменной соперницы из Польши.

Когда я открываю дверь, пылинки вспархивают в полосе света. Звенит колокольчик. В пустом кафе пахнет темным деревом и черным кофе. Звучит приглушенная музыка. Татьяны еще нет, хоть я припоздала.

— Привет, Маргарита!

Татьяна показалась из тени, подавшись вперед. Ее волосы отливают золотом. Изящный костюмчик из черного бархата подчеркивает фигуру. Нельзя не признать, что она соблазнительна. Для мужчин типа Рогоршева.

— А я вас не заметила.

— А я вас жду. Ну, сядем? Спасибо, что согласились прийти. Что будете пить? Кофе по-колумбийски очень хорош.

Отчего она старается мне понравиться?

— Тогда буду колумбийский, если только официантка проснется.

Возле столика вырастает мужчина.

— Так вам уходно по-колумбийски? — спрашивает он с сильным украинским акцентом.

— Да.

Он снова исчезает.

Татьяна улыбается:

— Вы удивились моему звонку?

Тон психотерапевта.

— Немного. А что, не следовало?

Татьяна предлагает мне сигарету. Я предлагаю ей свои — «Бенсон и Хеджес». Она берет невозмутимо, не выразив восхищения, как сделал бы русский. Наверное, в Польше все курят «Бенсон и Хеджес». Она щелкает зажигалкой, закуриваем.

— Давно работаете в «Эрмитаже», Маргарита?

— С год.

— Наверное, знакомы с интересными людьми?

Помимо воли подпадаю под очарование ее улыбки. Она проявляет любопытство, но это потому, что хочет установить контакт.

Что ж, Маргарита Латунская умеет общаться с такими особами, как Татьяна.

— Вы имеете в виду главного хранителя? Господи, никак домашняя фабрика сплетен заработала?

— Мне показалось, будто эта сплетня вроде того, что Волга, по слухам, впадает в Каспийское море.

— Мои отношения с главным хранителем ни для кого не секрет. Но они начались уже после того, как я устроилась на работу. А устроилась я благодаря другим знакомствам. У меня связи в мэрии. Не вижу ничего плохого в наших отношениях. Я не замужем, а его жена — не моя проблема.

— Полностью согласна с вами. Наши взгляды на жизнь во многом совпадают.

— Кажется, вы упоминали о том, что замужем?

Татьяна помешивает сливки на кофе.

— Вы умеете хранить секреты?

— Еще как.

— Это людям типа Рогоршева я говорю, что замужем, — чтобы не приставали. На самом деле все гораздо сложнее.

Я жду подробностей, но напрасно.

— Такие дела, Маргарита… Расскажите о себе. Мне все интересно.

Прошло восемь часов. Мы в стельку пьяны. По крайней мере я — точно. Сидим в ирландском пабе на Рубинштейна, за дальним столиком. Кубинское трио наигрывает джаз, кругом деревья в человеческий рост с резиновыми листьями. Освещается зал свечами. Способ сэкономить под маркой оригинальности. Почему-то везде, куда мы приходим с Татьяной, стоит полумрак. Она прекрасно разбирается в джазе и в винах, так что, судя по всему, привыкла тратить куда больше, чем показывает. Она настояла, что платить будет сама. Я трижды пыталась спорить, но она переспорила. Впрочем, так и лучше. Терпеть не могу просить у Руди денег.

Она прекрасно разбирается в самых разных вещах. Неф поднялся на сцену и заиграл на трубе с сурдинкой. Татьяна зарумянилась и стала еще прекрасней. Мне почему-то кажется, что в прошлом у нее жизненная трагедия. Беспощадная красота бывает помехой счастью — знаю по себе.

— Больше похож на Майлза Дэвиса, чем Майлз Дэвис, — бормочет она.

— Ты о мужике, который первым перелетел через Атлантику?[46]

Она не слышит меня.

— Медная тарелка солнца спряталась за облаками, — бормочет она.

Мужчины то и дело обращают на нас внимание. Иначе и быть не может. Татьяна — редкостная птица в этих краях. А что до меня, вы уже знаете, каких мужчин до сих пор прельщает Маргарита Латунская. Даже трубач подмигивает мне из-за своей сияющей трубы. Ей-богу, мне не померещилось. Интересно, каково это — заниматься любовью с чернокожим. С арабами, с косоглазыми, с американцами мне приходилось иметь дело, а вот с неграми никогда.

Входит молодежь — три парочки, садятся за столик перед нами. Им не больше двадцати. Юноши в костюмах, взятых напрокат, наверное. Они стараются выглядеть искушенными. Девушки пытаются держаться непринужденно. У всех получается довольно неуклюже.

Татьяна кивает в их сторону:

— Вот она, молодость и любовь.

В ее голосе слышен сарказм.

— Разве ты не хотела бы оказаться на их месте?

— С чего бы?

— Они такие молодые, красивые, увлечены друг другом. В этом возрасте любят искренно и чисто. Разве ты не согласна?

— Маргарита! Ты меня удивляешь! Мы обе прекрасно знаем, что любви на свете не существует.

— А что же тогда существует?

Татьяна выдыхает сигаретный дым. Слегка улыбается.

— Разнообразные потребности.

— Ты шутишь!

— Ничуть. Посмотри на этих детей. Мальчики хотят уложить девочек в постель. Им нужно выбить пробочки из бутылочек, чтобы вылить туда известную жидкость. Когда мужчине надо высморкаться, ты ведь не называешь это любовью. Почему же считают великом таинством опустошение другой части мужского организма? Что касается девочек, то они не прочь поиграть в лошадки либо потому, что рассчитывают взамен что-нибудь получить от мальчиков, либо потому, что им тоже доставляет удовольствие постель. Впрочем, и в этом я сомневаюсь. Я еще не встречала восемнадцатилетних юнцов, которые донесли бы свое сокровище дальше ближайшего удобного забора.

— Татьяна, ты говоришь о сексе! О сексе, а не о любви.

— Секс — это торговля без фокусов. Любовь — тот же товар в приятной упаковке. А прибыль одна и та же.

— Но любовь не имеет ничего общего с эгоизмом. Настоящая, глубокая любовь бескорыстна.

— В настоящей, глубокой любви корысть лежит настолько глубоко, что любовь даже выглядит бескорыстной.

— Я любила. И люблю. Я знаю, что любовь отдает и ничего не требует взамен. Мы не животные, Татьяна.

— Мы всего лишь животные, Маргарита. Что главный хранитель дает тебе?