Моя незнакомая жизнь - Алла Полянская

Игорь смотрит на меня, и его зеленые глаза темнеют.

– Я люблю тебя, ты так нужна мне!

– Я тоже тебя люблю.

– Я знаю. – Он прижимает меня к себе. – Знаю.

Нам так хорошо вместе… За последние две недели мы немного изучили друг друга, но все равно каждый раз бывает по-новому.

– Главное, чтобы ты не забеременела. Но я позабочусь об этом.

– Как?

– Я знаю как. Теперь о делах. Я пока не буду трогать червонцы и эмали, а попробую для начала толкнуть немецкий хлам. Сегодня встречусь с людьми, которые разбираются в нем, и поспрашиваю у них.

– Я с тобой.

– Нет. Ань, тебе не нужно светиться рядом. Мало ли что может произойти, тебя не должны связать со всем этим.

– А тебя?

– Я – мужчина. Я все решу на месте, а потом вдвоем подумаем, как лучше поступить. Но никому не надо знать, что ты имеешь касательство к этому делу. Слышишь меня?

– Да. А чего ты вдруг раскомандовался?

– Потому что ты – моя жена. Плевать, что мы не женаты официально, ты стала моей, и теперь я буду заботиться о нашем будущем и о тебе. А потому ты будешь меня слушаться. Тем более что в делах я понимаю больше твоего. Договорились?

– Ладно.

– Малыш, не сердись, я же для тебя стараюсь. Ради нашего будущего.

– Я знаю. Понимаешь, мне просто невыносимо без тебя, а мы сюда вернулись, и теперь…

– Да, теперь мы будем проводить вместе меньше времени. Но это временно, всего каких-то четыре года. А потом поженимся официально, и ни одна собака не тявкнет в нашу сторону. Родим детей, и все у нас будет хорошо, вот увидишь. Но пока нам нужно соблюдать осторожность.

Он и был осторожен. И я не знаю, как случилось то, что случилось. Но я потеряла его. Даже оплакать его не могла себе позволить и понятия не имею, где Игоря похоронили. Но в момент, когда он умер, свет в моей жизни погас, а в груди навсегда поселилась тупая боль, напоминающая время от времени о том, что сердце у меня пока еще есть.

Вот только свет больше не вернулся.

– Куда теперь?

Суходольск – мерзкая дыра, особенно зимой. Я ненавидела этот город, когда жила в нем. Меня мирила с ним единственная мысль – придет время, и я отсюда уеду навсегда. Но все-таки мне приходится возвращаться. Потому что здесь живут родители.

– Сворачивай на следующую улицу и встань где-то в начале, дальше пешком пройдемся.

Нечего всем зевакам сообщать, кто и к кому приехал, а на тех, кто ходит пешком, здесь внимания не обращают. Но если поставить машину около двора, ее сразу заметят, и кто знает, чем оно обернется.

– Далеко идти?

– Пришли уже.

Домик из красного кирпича такой же, как раньше, только дорожка выложена тротуарной плиткой. И дверь по-прежнему не заперта. Я была здесь пять лет назад.

– Надежда Гавриловна, это я.

– Иду, уже иду.

Моя бывшая учительница не меняется, разве что морщинок добавилось. Все такая же подтянутая, с той же аккуратной стрижкой. Волосы выкрашены в рыжий цвет – когда-то они и были рыжими, но теперь приходится красить.

– Рита, а я как раз пирог затеяла…

Словно и не было нескольких пролетевших лет, словно виделись только вчера, максимум позавчера. Время останавливается для меня, когда я с ней.

– Заходите же, дети.

Надежда Гавриловна всегда так говорила – заходите, дети.

– Мы собрались спонтанно, вдруг…

– Отчего же – вдруг? Ты позвонила, – весело подмигивает нам хозяйка. – Кто этот молодой человек? Знакомь нас, Рита, не то он скоро превратится в соляной столб.

– Это Игорь, мой…

А Панков мне кто? Знакомый? Да какой, к лешему, знакомый, если живет в моем доме и готовит на моей кухне. Друг? Хм, честно говоря, как-то рановато его другом считать… Да и рука, обнимавшая меня сегодня, лежала на моих плечах не по-дружески.

– Твой Игорь, так и запишем, – смеется моя бывшая учительница совсем как раньше, молодо и звонко, хотя разменяла уже восьмой десяток. – А я – Надежда Гавриловна, некогда классный руководитель этой вот забияки. Заходи же, Игорь, садись. Сейчас пирог поспеет.

Панков смотрит на нее, совсем сбитый с толку. А хозяйка дома не обращает внимания на его расхристанную психику, снует по кухне, доставая чашки, сахар, заглядывая в духовку, откуда пахнет пирогом. Заметно, она искренне рада нам, и от ее радости чувствуешь себя здесь как дома, потому что так радуются приезду близких и долгожданных людей, по которым соскучились. Надежда Гавриловна что-то говорит, о чем-то спрашивает – не потому, что так надо, а потому, что сама находит разговор приятным. И так было всегда.

– Рассказывай, Рита, что случилось.

Пирог стоит на столе, прикрытый чистой салфеткой, чай заваривается, и есть время для беседы. Рассказ получается длинным. Иначе – никак.

Надежда Гавриловна задумчиво смотрит в окно.

– Даже не знаю, что и сказать… Нет, Рита, интрига слишком сложная, чтобы быть просто местью за детские обиды. Даже если Виктория с Ниной сговорились вместе отомстить тебе через столько лет, все равно чересчур. Нет, мотив здесь другой.

– Не могу даже представить какой. Да и за что, собственно, им мне мстить?

– Рита, ты всегда была невнимательной к людям, не важным для тебя. И никогда не замечала того, что делается у тебя за спиной. Как это – за что мстить? Вита своего брата обожала. Так обожала, что в этом было даже нечто нездоровое. А Валентин пытался добиться твоего внимания не только как друг.

– Ага, столько лет дружили, а потом его ни с того ни с сего переклинило.

– Потому что все выросли. Все, кроме тебя.

– Это еще почему?

– Несмотря на ваши с Игорем отношения, ты была ребенком. Я помню, как в девятом классе ты рисовала сказочных принцесс на обложке учебника по литературе. Сама-то помнишь? Принцесса в красном пышном платье, со сложной прической, комната… Целая картина была, ты ее много уроков подряд рисовала цветными ручками. И пупсика носила в карманчике сумки. Внутренне ты была ребенком, поэтому то, что сделал с тобой Валентин, страшно вдвойне. Изнасилование вообще страшная вещь, но изнасилование ребенка… А Терновой не мог не знать, какой ты была.

– Надежда Гавриловна, я не…

– Пора начать говорить об этом спокойно. Рита, пей чай и постарайся не волноваться. Когда Валентина арестовали, его мать ведь приходила к вам домой?

– Да. Просила забрать заявление. Мама прогнала ее.

– Я знаю. Вита мне говорила. Она была очень зла на тебя, потому что считала – это из-за тебя ее обожаемого брата забрали в тюрьму. Я пыталась объяснить ей, что твоей вины здесь нет, Валентин совершил преступление, но она не слушала. Вита всегда была злой девочкой, что и не удивительно при такой матери.