Староград - Артем Рудик

атакующих более мощный удар, практически сразу объявил о сдаче нашей крепости на милость Ордену. Тогда-то всё и началось по-настоящему.

Нас заставили сдать всё оружие и заперли внутри крепости, под большой вооружённой охраной. Остальная же армия Карнима продолжила своё столь уверенно начавшееся наступление дальше. Мы просидели в своей укреплённой базе несколько дней, на протяжении которых никто из победителей, конечно, не задумался о том, чтобы нас кормить или поить. Всю еду солдаты Ордена тоже конфисковали для собственных нужд.

Так продолжалось до того, пока наконец не приехал тот, кто должен был решить нашу судьбу: Герман Шейм, тогда ещё, как и я, не бывший героем войны, а скорее обычной пешкой в руках более авторитетных представителей рыцарства. Он приказал вывести нас и построиться перед тем самым зданием, в котором мы были заточены. Затем он произнёс свою речь, звучала она так:

— Солдаты Ронии! Вы уже могли наблюдать всю мощь нашего оружия, которому нет равных во всём мире, и нет, я сейчас не о реактивной броне, не о наших винтовках и карабинах, даже не о танках. Я имею в виду нашу великую тягу к чести и несгибаемую волю к победе, во имя чистоты нашего народа. Конечно, каждый из вас, живя в своей скудной и немощной стране, где ценится только склизкость и трусость, в желании бесконечного обогащения, хотел бы обладать теми качествами, которыми обладаем мы. Это благородная зависть, вовсе не та, что есть у вашего гнилого правительства. Ваше руководство всегда, облизываясь, глядело в сторону Ордена Карнима и развязало эту войну, чтобы уничтожить наши славные идеи. В отличие от ваших лидеров, совершивших свою ужасную ошибку, у вас есть выбор между принудительной работой во славу Ордена на штольнях и присоединением к нашей славной армии в качестве полноправного члена того нового общества, которое мы строим.

Далее он предложил выйти из строя всем, кто готов сражаться за Орден. Многие сделали этот злосчастный шаг вперёд. Почти половина строя и сам генерал Соколов решили перейти на сторону нашего врага, без особых раздумий. Последний, к слову, вообще показательно протянул руку капитану рыцарей, обозначая тем самым факт своей полной капитуляции. Тот непринуждённо пожал её и произнёс:

— Теперь мы с тобой ровня.

Остальные предатели рукопожатия не удостоились, но им, на наших глазах, выдали новую, чистую форму и под охраной сопроводили к лагерю, где обещали сразу же накормить и напоить. Не знаю, исполнили ли карнимцы своё обещание, но те немногие, кто ещё сохранил верность своей отчизне, вроде меня, остались стоять, словно вкопанные. Было неимоверное желание попытаться сбежать или и вовсе кинуться на ближайшего солдата Ордена, чтобы сразу отправиться на небо или, если очень повезёт, забрать с собой ещё и одного из этих ублюдков.

Но всё это можно было сделать и в момент, когда нас повезут на штольни. Рано или поздно из трудового лагеря можно попытаться устроить шумный побег, сговорившись с другими тружениками и перебив вместе всю охрану. Шансов будет больше, да и пользы для Ронии, вероятно, тоже. В любом случае, принимать такие решения столь резко я никак не хотел, а потому просто смиренно ждал, куда дальше меня занесёт судьба.

Орденцы, сразу же после того как отправили предателей почивать на лаврах своего отвратительного поступка, пригнали для остальных несколько грузовиков, в которые, собственно, нас плотно и затолкали, предварительно заковав в цепи по рукам и ногам, чтобы мы даже не пытались сопротивляться.

Фургоны же были полностью крытые и стальные, так что, пока нас везли по палящему пустынному солнцу, внутри атмосфера была словно в закрытой банке сардин, которую кинули в костёр: жарко, тесно, душно, да ещё и плохо пахло. Нельзя было толком сесть или облокотиться на что-либо, стены были раскалены добела. Это всё выматывало настолько, что делать что-либо, даже думать, было просто невозможно. Останавливались мы только три раза, на ночёвку в бараках, и каждый раз вместе с живыми из кузова этой адской сковороды доставали и несколько трупов — это были те, кто не выдержал такой поездки. Их, конечно же, не хоронили, трупы просто сбрасывали в пески у дороги. Мне тоже хотелось умереть и навсегда уснуть в этих чёртовых барханах.

Кормили тоже крайне неважно: утром и перед сном нам давали по паре кукурузных лепёшек и немного консервированных бобов. Но в тот момент мне казалось, что это настоящий пир. В общем, приехали мы в место, которое считалось захолустьем даже по меркам Карнима. Здесь не было песка, только ёлки и невысокие горные пики. После жары и духоты пустыни первый глоток свежего воздуха показался лучшим моментом в моей жизни и вполне себе мог оказаться последним её счастливым мигом.

Дело в том, что в трудовом лагере нас внезапно решили не использовать как бесплатную рабочую силу, а просто перебить и скинуть в те самые штольни, что мы должны были раскапывать. Это заявил колпак, который был главным в этом лагере, огромный лысый мужик, настоящий шкаф, что был и сам по себе больше двух метров роста, а в доспехе дотягивал до всех четырёх. Он то ли углядел в нас индейские черты, то ли только сказал так, чтобы потом начальство не высказывало ему претензий за расход бесплатной рабочей силы ради потехи.

В любом случае, стоило только немного подышать свежим горным воздухом, как нас уже выстроили в очередь к собственной смерти. Способ казни был избран крайне простой и лаконичный: нас поставили друг за другом и один за одним подводили к огромному отверстию в центре лагеря (бывшего, по всей видимости, дырой в потолке той самой штольни, где мы должны были бы горбатиться, добывая камни), первого бедолагу в очереди ставили перед ней на колени, а затем тот же колпакоголовый, что приговорил нас к смерти, одним тяжёлым взмахом своего меча рубил голову и толкал обезглавленный труп в глубину шахты.

Я был примерно в середине очереди и своими глазами наблюдал, как моих сослуживцев, одного за другим, ведут на убой. А они покорно идут, словно заворожённые животные, то ли ввиду невозможности мыслить после трёх дней этой страшной поездки, то ли ввиду особой неизбежности гибели. Наверное, лучше одним ударом окончить страдания, чем пытаться убежать или бороться, как я планировал ещё тогда, стоя в строю перед отданной врагу крепостью. Мы в центре огромного лагеря для военнопленных с кучей вооружённой охраны по всему периметру, в том числе и по пути нашего следования, дёрнешься — сразу пристрелят. С другой