Соблазн и страсть - Джулия Энн Лонг

— Подождите. Вы еще слишком бледны.

Анна невольно улыбнулась, услышав командные нотки в его голосе. Ведь Ричард Локвуд тоже когда-то был офицером.

— Так вы — муж Сабрины?..

— Да, муж… — Рис замялся, не зная, каким образом подступить к изложению цели своего посещения. Он намеренно отодвигал момент признания. И не только потому, что с годами скрытность вошла у него в привычку, а еще из-за боязни, что Анна возненавидит его, когда обо всем узнает.

— Моя Сабрина, — прошептала она с нежностью. — Она была самая… — Анна запнулась. — Как она?

Тут лицо женщины исказилось, и она, всхлипнув, закрыла его ладонями. Какое-то время она пыталась взять себя в руки, но потом, не выдержав, разразилась громкими рыданиями.

Рис же совершенно растерялся. Он никогда не знал, как следует обращаться с плачущими женщинами. Наконец он осторожно опустил ее ноги на землю и ласково обнял за плечи. «Пусть выплачется, — подумал он, — а потом… Потом пусть будет что будет».

— Итак… — Джеффри вопросительно взглянул на собеседника.

— Мы проследили путь купчей на дом до мистера Эмбри, — сообщил Барнс.

— И что? — поторопил Джеффри.

— А потом след оборвался. Нам так и не удалось установить, был ли мистер Эмбри связан с мистером Морли. Время и условия сделки вы указали правильно, но, видимо, концы умело, спрятаны в воду.

— Я вас не обманываю, мистер Барнс.

— Надеюсь, — с усталым видом кивнул редактор.

— Я могу передать всю историю в какую-нибудь бульварную газету.

— Но там вам заплатят гораздо меньше, чем у нас, — с невозмутимым видом заметил мистер Барнс. — Кроме того, бульварная пресса не пользуется доверием у широких кругов читателей. Думаю, вам никто не поверит. Впрочем, все зависит от того, какими мотивами вы украсите свою историю, мистер Гиллрей. Возможно, не стоит торопиться, а лучше выждать какое-то время.

Джеффри невольно вздохнул. Деньги, которые он просил у Барнса, были нужны ему немедленно. Он стремился поскорее убраться из Англии, оставив своих кредиторов ни с чем. Над его головой нависла смертельная опасность, и он никак не мог ждать.

Редактор посмотрел на него с беспокойством:

— Почему у вас такой озабоченный вид, мистер Гиллрей? Неужели вы так переживаете из-за сделки — продажи вашей фамильной чести? Или вы еще что-то скрываете?

Джеффри промолчал, хотя проницательность Барнса очень его раздражала.

— Если вы говорите правду, — невозмутимо продолжал редактор, — то я опубликую ваш рассказ; но для этого нужны доказательства. Поймите, я не имею права рисковать. Я делаю все возможное, чтобы увеличить тираж «Таймс», и моя репутация, то есть репутация редактора, должна оставаться безупречной. Итак, или мы будем ждать веских подтверждений вашей истории, или можете все отдать в руки бульварной прессы. Вам решать, мистер Гиллрей.

Джеффри прекрасно понимал, что медлить нельзя. Ведь Морли уже давно находился под судом, и все могло разрешиться в самое ближайшее время. Могли всплыть нужные доказательства — и тогда судьба Морли будет решена. В приговоре не стоило сомневаться. И, скорее всего Морли повесят до того, как он, Джеффри, успеет продать свою информацию.

«Да, медлить нельзя», — сказал себе Джеффри. Взглянув на редактора, он проговорил:

— Благодарю вас, мистер Барнс, но ваши услуги мне больше не нужны.

Мистер Барнс в ответ лишь молча пожал плечами.

Рис и Анна сидели в ее крохотном домике, за простым дощатым столом. Анна подала на стол хлеб и мягкий итальянский сыр. Затем поставила срезанные розы в стеклянную вазу и с улыбкой взглянула на гостя.

Граф улыбнулся ей в ответ и окинул взглядом комнату. Вилла поражала своей миниатюрностью и уютом. В кухне стояла небольшая печка, которая, видимо, обогревала весь дом и на которой готовилась еда. В гостиной же, кроме дивана и двух стульев, больше ничего не было. Обстановка была слишком уж скромная, но, судя по всему, Анна уже давно привыкла к такой жизни.

Рис рассказал, как ему удалось найти ее — рассказал о Санторо и о его витражах в церкви в Горриндже. И сообщил, что благодаря усилиям Кита Уайтлоу почти удалось снять с нее все обвинения. Потом они долго сидели молча; Рис никак не решался рассказать о Сабрине, вернее, о своей ссоре с женой.

— Видите ли, миссис Холт, я…

— Анна, — перебила она с улыбкой. — Или же называйте меня мамой, если хотите. — Ее глаза весело блеснули.

Рис с облегчением вздохнул и вновь заговорил:

— Так вот, Анна, Сабрину воспитал как родную дочь один викарий. Я женился на ней в этом году. Но теперь мы… сильно поссорились, и она не хочет разговаривать со мной.

Анна посмотрела на него вопросительно. Потом с насмешливой улыбкой спросила:

— Вы приехали сюда для того, чтобы я помогла уладить ссору между вами и моей дочерью?

— Нет, я приехал совсем подругой причине. Мне нелегко об этом говорить, но я отчасти виноват в том, что вы очутились здесь, в изгнании…

Рис рассказал все подробнейшим образом, ничего не упуская. Начал он со смерти своего отца, а закончил рассказом об угрозах кузена Джеффри. К его удивлению, рассказ занял совсем немного времени, — а ведь он так долго мучился, храня свой секрет. И, рассказывая, Рис все время следил за реакцией Анны, смотрел прямо в глаза, так напоминавшие ему глаза жены. Но по ее сдержанному и невозмутимому виду трудно было что-нибудь понять. Рис считал, что прекрасно разбирается в людях, но вот сейчас он столкнулся с женщиной, о которой совершенно ничего не мог бы сказать, не мог бы даже сердиться или злиться.

Анна же слушала его, почти не моргая, — знакомая особенность, присущая Сабрине.

Закончив свой рассказ, он внимательно посмотрел ей в лицо, ожидая решения своей участи. Но Анна долго молчала, видимо, решение давалось ей нелегко.

Минуты ожидания тянулись мучительно медленно, вероятно, это были одни из самых тяжелых минут в его жизни.

— Значит, вы приехали сюда просить прощения? — спросила она, наконец. И Рису показалось, что в ее голосе прозвучало удивление.

— Вовсе нет. Я приехал за вами, чтобы отвезти к Сабрине, — заявил он. — Но перед этим я подумал, что вам следует получше узнать человека, который намерен увезти вас.

Она взглянула на него широко раскрытыми глазами. И тут, к его немалому удивлению, вдруг улыбнулась — как будто ей понравилась его откровенность. Наклонившись к розам, Анна осторожно провела пальцами по бархатистым лепесткам. Она явно тянула время, по-видимому, еще не решив, что ответить.

Вздохнув, заговорила:

— У меня свое представление, лорд Роуден, о степени и мере вашей вины. Когда-то я написала письмо Джеймсу Мейкпису, в котором интересовалась судьбой дочерей — все ли у них благополучно. С моей стороны это был весьма опрометчивый, и даже эгоистичный поступок. Я понимала, что подвергаю жизнь Джеймса, жизнь моих дочерей и свою собственную огромной опасности. Но мне очень хотелось хоть что-то узнать о них. Иногда мне казалось, что за любую весточку о них я готова отдать жизнь. Однако о возвращении в Англию я даже не думала, так я боялась. Порой я говорила себе: надо что-то делать. Но приступы решимости проходили быстро, и мне снова становилось страшно. Так шли годы. Раза два мне в руки попадали лондонские газеты, и я с жадностью их читала. Но сама я не решалась их покупать, боялась привлечь к себе внимание. Я чувствовала, что меня уже вряд ли ищут, но страх не оставлял меня. Поскольку же от Джеймса не поступало никаких известий, мне стало еще страшнее, и знаете, лорд Роуден, что я пытаюсь вам объяснить? Все мы порой совершаем вынужденные поступки, потому что так складываются обстоятельства. Вы не виноваты в смерти Ричарда. Как бы то ни было, все мы стали жертвой Морли. И Ричард тоже.