За семью замками. Снаружи - Мария Акулова

— Охренел совсем…

Костя буркнул для виду, бросая взгляд на часы, которые, к сожалению, не позволили усомниться — ему действительно пора ехать. И пусть расчет был, вероятно, на то, что прозвучит по-начальнически недовольно, по факту получилось даже одобрительно.

Первым рассмеялся Гаврила, следом заулыбалась Агата. Не протестовала, когда стоявший всё это время перед ней мужчина сначала потянул на себя, потом к себе же прижал. Даже в макушку уткнулся.

Наверное, зря. При Косте так нельзя. Костя ревнивый. Но сейчас…

Агата извернулась, скашивая взгляд в сторону мужа, чувствуя себя странно — одновременно невероятно хорошо и будто бы постыдно. Встретилась с ним глазами… Думала, в его будет злость, раздражение. Думала, скандал новый будет.

А он просто кивнул, очевидно позволяя, и спокойно следил, как они с Гаврилой обнимаются. Наверное, понимая, что ему это сейчас нужно. А ей… Ей не сложно.

— С бергамотом, как в старые-добрые. Когда были только мы с тобой… Пока ты не променяла меня на этого придурка…

Чувствуя внезапную вседозволенность, Гаврила уточнил, глядя с вызовом на Гордеева, Агата же рассмеялась, зная, что на глаза наворачиваются слезы.

Ей снова не верилось, что они — те же люди, которые пережили эту для каждого по-своему страшную ночку.

* * *

Первым из дома уехал Костя. Где-то через час, предварительно зайдя в спальню к Полине, Гаврила. Агате он напоследок сказал, что у Павловской всё хорошо, она отдыхает.

Агата кивнула, но вернулась в свою.

Конечно же, пришел Бой. Конечно же, требовал ласки и объяснений, что все эти странные люди делали ночью…

Агата попыталась объяснить, как могла, гладя по большой лошадиной голове. И как-то так получилось, что рассказывала ему, а успокаивалась сама.

Потому что Косте с Гаврилой нужно верить. Если они сказали, что волноваться нечего — стоит попытаться не волноваться.

Но был момент, в котором гарантами они выступить не могли при всем желании.

По-человечески Агате хотелось пойти к Полине. Сказать что-то. Помочь как-то. Она же может. Есть руки и ноги. Голова и совесть.

Но ещё есть страх. Нерациональный, но огромный.

Вопреки пониманию, что у них с Костей ничего не было. Вопреки пониманию, что Костя любит её — Агату. Вопреки толчкам ребенка, которого они вдвоем ждут. Вопреки воспоминаниям о выражении на лице Гаврилы, которое она успела уловить этой ночью и на всю жизнь скорее всего запомнить, Полина по-прежнему вызывала в ней страх. Потому что она лучше. Потому что она подходит Косте больше. Потому что… Им стоило бы жениться. Если судить трезво — стоило бы.

Поэтому Агате было страшно зайти туда и прочитать это всё во взгляде девушки, которую когда-то теперь уже Гордеева искренне ненавидела. Не меньше, чем ненавидела Костю. Хотя его-то было, за что. Во всяком случае, тогда так казалось, а Полину… Просто потому, что злости в Агате было слишком много. Потому что ей было слишком больно и винить хотелось всех.

Решиться на что-то было сложно, но Костя научил её когда-то, что «страх перед неизвестностью — максимально тупой», поэтому приказав Бою сидеть тихо, Агата направилась к той самой спальне, вытирая вспотевшие ладоши о ткань свитера.

Как дура, переодевалась прежде, чем идти сюда, чтобы выглядеть не такой круглой, как самой кажется. Получше что ли…

Постучала в дверь, прислушалась, сжимая пальцами ручку.

Испугалась уже по новой причине: она же не продумала, что будет делать, если ей не ответят. Как воспринимать, пытаться ли ещё…

Но решить не успела.

Услышала негромкое, слабое, но вполне трезвое: «входите».

Открывала дверь медленно, заглянула сначала, улыбнулась, чувствуя, что тут какую речь ни готовь — просто не вытолкнешь из себя, потому что красивое лицо, которое Агата отлично помнила, сейчас выглядело совсем не так.

Распухшие губы. Кровоподтеки. Следы от розового и до яркого фиолетового. Такое впечатление, что Полина встретилась с катком. И он не поленился её переехать.

Наверное, на лице Агата отразилось как минимум удивление, а то и страх, потому что Полина попыталась улыбнуться, скривилась немного из-за боли.

— Прости, я сегодня не очень в форме…

Даже пошутила будто бы, а Агате стало невыносимо её жалко. Просто жалко. И разом ушло всё — страхи и сомнения. Глупые мысли о сравнении и собственном проигрыше. Потому что это меркнет рядом с обычной человечностью, которую Полина заслужила.

Агата вошла в спальню, прокашлявшись, улыбнулась в ответ так, будто перед ней не избитая девушка, лицо и тело которой покрыто гематомами, а та самая красотка-Полина, которую Костя водил по ресторанам.

— Можно? — Агата чувствовала себя далеко не уверенной хозяйкой огромного дома, а маленькой гостьей в маленькой спальне.

Поэтому спросила, глядя даже испуганно сначала на место рядом, потом на саму Полину.

Которая снова улыбнулась — глазами, подвинулась, освобождая больше места.

Следила спокойно, как Агата подходит, продолжая мять рукава свитера, как опускается…

Агате сложно было смотреть в лицо Полине. А Полине, кажется, интересно разглядывать её. Она не пыталась скрываться. Ни свое изуродованное лицо прятать, ни по её скользить.

По глазам, лбу, щекам, губам…

— Мне с самого начала очень интересно было узнать, какая ты…

Пусть Агата пришла вроде как подбодрить Полину, но первой заговорила Павловская. Причем о том, что заставило Агату затаить дыхание и зажечься во взгляде сомнению. Потому что по правде… Ей очень важно и очень страшно было услышать уже известную историю еще и от Полины.

— Он таким холодным был. Твой Костя… Не ледышка — глыба просто. Я сначала думала, что дело во мне. Что это демонстрация отношения. Ведь чего еще ожидать, если по сути предлагаешься… — Полина говорила спокойно и задумчиво, продолжая блуждать взглядом по лицу Агаты. Она же продолжала слушать и смотреть так, будто пытается впитать каждое слово. До последнего. По-прежнему испытывая страх, что одним из этих слов Поля может ударить её слишком больно. А еще огромную благодарность, что спрашивать не пришлось. — Но со временем разобралась — нет. Он со всеми холодный, конечно. Никого не считает ровней себе. Но между нами стояло не его высокомерие. Между нами была стена. Теперь я понимаю, какая. Крепкая…

Полина сказала, улыбнувшись, Агата почувствовала, что щеки наливаются румянцем, опустила взгляд. Наверное, нельзя верить похвалам соперницы, но ей стало тепло на душе. За себя и за Костю.

Он вел себя, как мудак. Тут бесспорно. И сам же сказал, что не узнай Агата о Поле — женился бы скорее всего, не понимая до конца, какую дичь творит. Но уже тогда, судя по всему, чувствовал, что должно быть не так…