Дело всей жизни. Книга первая - Ульяна Громова

Никита высосал меня и вылизал, собрал каждую бусинку моего наслаждения, поцеловал трепетавшее лоно нежно, как целовал мои губы, лаская, облизывая и чуть покусывая.

— Хорошо кончила, моя сладкая… Теперь держись… не могу больше терпеть… хочу тебя до слёз… член болит невыносимо…

Никита ворвался в меня резко и до упора, вскрикнул и стремительно забился с нетерпеливыми стонами, выхлёстывая капризное возмущение от долгого ожидания. Он будто пробивал все пределы невозможного, рвал преграды в злом остервенении. Каждый его толчок — выплеск боли и похоти, каждый новый рывок — полное погружение до самого дна, с головой в неудержимую страсть. Он рокотал, как штормовой океан, захлёстывая волнами жара, растекавшегося в паху от бешеного ритма, хрипло рвано выдыхал:

— Господи… моя… счастье моё… хочу… не могу… я тебя… Несси… хочу…

Мокрые яростные шлепки бодрили нервные окончания ягодиц, мне было жарко, как в жерле вулкана, я прижалась грудью к сиденью, прогнулась в пояснице и развела руками ягодицы. Никита взвыл, как зверь и насадил меня на себя мощно, вцепившись пальцами в мои бёдра. Его захлёстывал неутолимый голод, гнал за освобождением, как дикого зверя. Эта сокрушительная жажда швыряла мужчину в меня дико, неконтролируемо и жадно. Никиту крупно колотило от нетерпения, я была близка к пику чувственного Эльдорадо, сжала внутренние мышцы и ощутила каждую налившуюся кровью венку окаменевшего члена. Безумный коктейль эмоций пьянил крепче выдержанного вина.

— Несси… держись… кончу… сейчас…

Я расслабила мышцы, поднялась на вытянутые руки и рванулась навстречу его мощному удару, почувствовав, как болезненно врезалась головка члена в матку, и тут же вскрикнула, разлетевшись обжигавшими искрами оргазма, пульсируя и сжимая член бушевавшего эмоциями мужчины, прижавшегося ко мне невозможно плотно, слившего наши тела в одно целое и залившего горячим семенем мокрую и пылавшую глубину.

Никиту трясло как в лихорадке, он ловил каждую вспышку с глухим хриплым стоном, прижавшись к моей спине мокрым от пота торсом, обхватив меня сильными руками. Он всё ещё двигался во мне, когда прижался к загривку горячим лбом и вытер об меня пот, хрипло рассмеявшись.

Я поставила колено на сиденье, подтянулась вместе с ним глубже и легла на живот, не прерывая тесный контакт. Мы будто сцепились и больше не расцепимся. Казалось, внутри всё так налилось кровью и напиталось влагой возбуждения, что нас заклинило. Никита навалился на меня всей тяжестью своего тела, но мне она была приятна.

— Несь… я никогда не кончал так долго и сильно… и спермы столько не лил… Я с тобой совсем не так все чувствую…

Он прижимался к моей шее и плечу пересохшими губами, покрывая успокаивающими поцелуями, а я вдруг поняла… что ни один хвостатый шустрец не выполз наружу — я приняла в себя всё семя своего мужчины. И если бы у меня с овуляцией всё было в порядке, радовалась бы и надеялась, что сегодня произошло чудо.

— Маленькая, пора ехать… — Никита осторожно отодвигался, вынимая из меня член, — я тебя ещё хочу, но пока кончить не смогу. А если не смогу — потом, боюсь, сорвусь… — Он приподнялся, и я развернулась под ним на спину. Никита поцеловал мои губы. — Я бы всю жи… чёрт…

Он встал и натянул спущенные джинсы. Я села и потянулась к брюкам. Низ живота ныл от напряжения, а в теле растекалась ленивая истома, хотелось понежиться в ванной и поваляться в постели. В этот раз секс был опустошающим и наполняющим одновременно. Я улыбалась, даже не отдавая себе в этом отчёт. Надела майку, потянулась за брюками и трусиками и почувствовала, как из лона вытекла липкая капля. Мазнула рукой, ожидая увидеть сперму, и замерла…

* * *

Никита привёз меня к дому через полчаса. За тампонами в аптеку зашёл сам — брюки быстро намокли. Хоть я и сказала ему, какие покупать, он принёс несколько пачек разных и вскрыл их все.

— Чёрт, они же маленькие… Как они кровь впитают? У меня член в триста раз толще и длиннее. Туда надо запихать штук тридцать таких… — Он крутил в пальцах маленькие цилиндрики и выглядел очень расстроенным.

Мне не хотелось его обижать смехом, но — о, флаг Америки! — сдержаться и не расхохотаться было очень трудно.

— Никита, ну я же не всегда такая… растянутая, — даже не смогла слово подобрать нужное, — один тампон вполне справится.

Никита смотрел на меня исподлобья смущённо, и его лицо немного порозовело.

— Несь… можно я сам его вставлю? — Я не успела ответить, он поспешно объяснил: — Я буду сходить с ума, если не удостоверюсь, что вот этот крохотный комок после меня… не может быть!

Что мне было делать с ним? Он выглядел таким растерянным и потерянным, и в тоже время таким серьёзным и трогательным, что отказать просто нереально.

— Никита… — я вздохнула и всё же сделала попытку его убедить. Взяла его руку с тампоном. — Смотри, он толщиной как твой палец. Ты когда в меня палец засовываешь…

— Понял. Но твои стеночки мокрые, когда я засовываю палец, понимаешь?

Я понимала. Чего уж тут непонятного…

— Ладно, пойдём домой. Мне надо помыться, и ты вставишь мне тампон.

Я вздохнула, а Никита заулыбался, будто его ждало путешествие в страну его фантазий, а не банальный тампон и кровоточащее влагалище. Никита просто нереальный человек.

И доказал это снова — едва я вышла из машины, он щёлкнул сигнализацией и подхватил меня на руки. В лифт нёсся как в приёмный покой неотложки с тяжело больной. Пока поднимались на сто семьдесят девятый этаж, зацеловал меня. Едва вошёл в пентхаус, рванул в ванную в своей комнате, крикнув на ходу Экену, чтобы сделал мне что-нибудь сладкое и очень вкусное, полезное для восстановления крови. Мне стало неудобно от этого — всё же Маури и Экен взрослые мужчины и явно поняли, к чему эта просьба. Но это торнадо с именем Никита, похоже, уже не остановить.

Поставив меня на пол только в ванной, он спросил:

— Чёрт… Тебе же больно? Надо позвонить Рассу! Пусть несёт что-нибудь от боли! Придётся оставить тебя дома, я сам привезу твою семью.

Ну нет!

— Никита! Я не умираю! Это нормально, не преувеличивай!

Он начал раздеваться вместе со мной. Это был первый раз за всё время, когда мы с ним в ванной вместе. Никаких романтических омовений у нас не было. Ванная — единственное место, где он оставлял меня одну беспрекословно, даже если я проводила в ней три часа. «Это очень интимное пространство даже для меня», — признался он однажды на мой вопрос — почему? Но сейчас его это не заботило. Он смотрел на меня взволнованно, а его член был напряжён.

Впрочем, в этот раз омовение случилось. Губкой с пеной, нежно и аккуратно он мыл меня с головы до ног.

— Несь, а кончать можно с тампоном внутри?

Мне захотелось закатить глаза от нового приступа смеха, но я его задавила в утробе, ведь всё, что сейчас между нами происходило, было чем-то действительно очень доверительным и интимным.