Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит - Андрей Анатольевич Посняков

Довмонт резко дернул шеей:

– Нет. Месть – мое дело. Только мое.

– Тогда не медли! – повысив голос, Тройнат приосанился в седле. – И знай. После смерти Миндовга ты получишь кое-что из его земель.

Ничего не ответив, кунигас прыгнул в седло и, не оглядываясь, погнал коня по лесной тропинке.

– Он сделает все, как надо, – хмыкнул властелин Жмуди. – А если не сделает… – щелчком пальцев Тройнат подозвал к себе воинов. – Ступайте следом. И если вдруг что-то пойдет не так… Вы поняли меня?

– Поняли, великий князь!

– Тогда – да помогут вам боги… Идите!

Воины поклонились, и, сверкнув кольчугами, исчезли в лесу. Здесь, на опушке, у озера, собралось целое воинство. Сурового облика парни в кожаных панцирях и трофейных немецких доспехах – жмудская дружина Тройната, и русские дружинники полоцкого князя Товтивила, соратника Тройната по заговору и мятежу. Еще был Будивид-криве со своими жрецами, из нальшанской же дружины не было никого, ни верного боярина Любарта, ни даже Гинтарса. Тройнат не слишком-то доверял нальшанским… он вообще мало кому доверял.

Полоцкий князь Товтивил – здоровенный малый с рыжеватой густой бородищей – частенько мешался в литовские дела, поскольку давно уже непонятно было, где кончались полоцкие дела и начинались литовские. Да и вообще Полоцком частенько владела Литва. Только вот Товтивил считал наоборот. Что ж, каждый прав в своем праве.

– Как только Миндовга не станет, мы войдем в Новогрудок, а потом и в Менск, – подъехав ближе, улыбнулся Тройнат. Золоченый шлем на его голове сверкал отраженным солнцем, синий рыцарский плащ стелился на круп коня.

Товтивил коротко кивнул:

– Я знаю. И мешкать нельзя. Сразу привести всех к присяге. Кто не захочет – убить. И не забудь, Тройнате, – князь нехорошо усмехнулся, словно бы угрожал, – Менск – мой!

– Твой, – радостно согласился Тройнат. – А вся Литва – моя. От Жмуди да Аукшайтии и новогрудских земель. – Ах, я наведу там порядок. И посчитаюсь с рыцарями!

– Ты обещал мне помочь против Пскова, – Товтивил поправил на плечах плащ, ярко-красное княжеское «корзно», и якобы в шутку погрозил пальцем. – Смотри, не забудь, друг. И если вдруг наперсник твой Довмонт замыслит прибрать к рукам Менск, то…

– Не замыслит! – сурово перебил жмудин. – Он получит достаточно земли. Вполне-вполне достаточно.

Корявые пальцы великого князя легли на рукоять меча. Где-то невдалеке, в пуще, послышался резкий звук охотничьего рога.

– Всё, – Тройнат поджал губы. – Началось. Теперь уже недолго ждать.

Рог услышал и Даумантас. Спешился, привязал коня к старой осине и быстро пошел туда, откуда слышались детские крики. В серых глазах его пылало адское пламя, душа нетерпеливо металась, словно бы хотела поскорее вырваться из тела и мстить, мстить, мстить…

На небольшой, залитой солнцем полянке близ весело журчащего ручья, одетый в охотничий костюм Миндовг учил своих чад стрелять из лука. Оба мальчика, светленькие, щупленькие, сероглазые, ничем не походили на отца; скорей, удались в мать, покойную княгиню Марту.

Старший мальчуган под руководством отца натягивал лук и стрелял в направлении росшего рядом дуба, младший же бегал за стрелами.

– Ой! Кажется, я попал! – выстрелив, радостно завопил старший. – Да-да, попал, точно. Я сбегаю, гляну? Мы наперегонки, ага?

– Бегите, бегите, – Миндовг расслабленно махнул рукой. Дети умчались…

Наступил удобный момент. Более чем удобный…

Вытащив меч, Довмонт вышел из-за кустов:

– Ну, здравствуй, Миндовг-губитель. Моя Бируте шлет тебе поклон.

– Т-ты? Я же послал тебе…

Бывший король Литвы удивлялся недолго – такие уж были времена. Сообразив, что к чему, тоже выхватил меч. Клинки скрестились со звоном…

Миндовг давно уже не сражался. Нет, не то чтоб забыл, как… Просто все мышцы действовали натужно, и размах и выпад уже не достигали той стремительной красоты, что нужно для хорошего доброго поединка.

Выпад… звон… отбив… Теперь с размаха… резко уйти влево… вправо… клинок – вверх… пусть противник думает, что именно оттуда последует удар… Ага! Резко – на левое колено… выпал… укол… Есть!

Хватаясь за живот, Миндовг выронил меч…

– Отец! – старший сын Миндовга бесстрашно бросился на кунигаса.

Маленький детский клинок, князь отбил его не заметив. И сразу же нанес ответный удар… Размахнулся, ударил с оттяжкою, разрубив левое плечо мальчика, от шеи до самого сердца… юные косточки поддались сразу, хлынула кровь.

– Беги! Беги-и-и… – Миндовг закричал младшему, стараясь засунуть обратно в живот выпавшие на траву кишки… Куда там!

Юный воин, сжав в руках короткую детскую рогатину, несся на врага с таким неистовством, с такой непоколебимой злостью, что просто наткнулся на клинок. Можно сказать, сам себя и насадил на острие меча. Просто налетел на клинок. Грудью.

Бируте!

Вытащив меч из легонького детского тельца, Даумантас подскочил к поверженному князю…

Видя гибель детей, тот выгнулся, харкая кровью, и, подняв вверх указательный палец, окинул врага безумным взором…

– Проклинаю тебя… Проклинаю! Пусть Пикуолис погубит всех твоих потомков… Всегда будет губить… Никто не заживется, никто… На крови заговорено, на крови заговорено… на крови детей моих… на детской крови, на…

– Умри, подлая собака! – гневно сверкнув глазами, кунигас взмахнул мечом, одним ударом срубив врагу голову. – Умри…

Язычник торжествовал! Его месть свершилась, а значит – на том свете Бируте несомненно станет веселей и намного-намного лучше, чем было. Даумантас упивался своим только что совершенным делом, гордясь им, как может гордиться лишь человек, искренне верящий в Перкунаса, Пикуолиса, Дьяваса и всех прочих богов и богинь, великих и малых.

Бируте отомщена! Это ли не радость? Подлый убийца повержен, понес заслуженное наказание… а то, что при этом погибли дети – бывает. Тем более Тройнат почему-то настоятельно рекомендовал не оставлять княжичей в живых.

Для Игоря все происходило словно в тумане. Сам момент убийства… убийств… он не помнил и пришел в себя лишь после того, что свершилось. И ужаснулся, воззрев на дела рук своих. Однако же ужас его ничуть не повлиял на язычника кунигаса. В душе Даумантаса стояла стойкая и спокойная радость, радость человека, уверенного в своей правоте и, наконец, совершившего давно ожидаемое благое дело.

– Так ты говоришь, Сирвид-воевода не очень-то спешил на помощь? – Довмонт хмуро, исподлобья, зыркнул на молодого воина, что, потупив глаза, скромно стоял у порога, не знаю, куда деть руки. Еще бы! Не каждый день сам князь вызывает для разговора!

Обычный был воин, из простых, даже не десятник. Рыжеватый, с куцей бородкой и круглым деревенским лицом, усыпанным редкими веснушками. Имя его кунигас тут же и позабыл – на что оно, имя какого-то простолюдина?

– Да, так, мой князь, – воин поклонился. – Не очень спешил. Сказал, что и не надо спешить никуда, чтоб вернее крестоносцы в засаду попались. Мол, так ты, господин, приказал.

– И что же, вы и рога, труб не слышали? – грозно насупился Даумантас.

– Слышали. Но воевода…

– Понятно. О гонцах что скажешь?

– О каких гонцах? – парень недоуменно моргнул, силясь добросовестно и со всем