Трагедия русской церкви 1917-1953 гг. - Лев Регельсон

«Да не в суд и не в осуждение будет мне причащение святых Твоих Тайн».

О том, как опасно причащение без должного духовного настроя, предупреждал еще апостол Павел:

«Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей. Ибо кто есть и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает» (1 Кор., 11: 26–30).

При всех различиях в понимании смысла и значения таинства Причастия, все христиане согласны между собой в том, что это таинство совершается во имя Иисуса Христа, Который сказал:

«Сие творите в Мое воспоминание» (Лк., 22: 19).

Таким образом, и само таинство Причастия есть выражение личного отношения верующего к Иисусу Христу, и действие на него этого таинства зависит от качества этого отношения (хотя, согласно православному учению, само по себе претворение хлеба и вина в Тело и Кровь Христа происходит независимо от духовного состояния причастников). Это рассуждение о Причастии мы привели здесь в качестве возражения тем, кто считает, что подчеркивание личного отношения к Христу есть якобы «крен в сторону протестантизма». Для всех христиан в равной степени непреложна истина: начало и суть религиозной жизни есть личное отношение к Христу, акт свободной воли, нравственное расположение сердца.

В этой связи вопрос о «культе личности» перестает быть религиозно-нейтральным. Напротив, он оказывается близок к основному религиозному вопросу: какой именно личности мы поклоняемся, кому в действительности мы отдаем наше сердце?

Что же такое Сталин?

Мы не считаем нужным приводить здесь жизнеописание Сталина или изложение отдельных фактов его деятельности: поток публикаций на эту тему, появившийся в последнее время, избавляет нас от этой необходимости. Никто теперь не может сослаться на неосведомленность в этих фактах нашей истории. Иди и смотри! Те же специфические материалы, которые связаны с отношением церковной иерархии к Сталину, мы, в соответствии с общим планом книги, приводим в документально-хронологической части. Материалы эти говорят сами за себя: некоторые примеры мы прокомментируем ниже. Но что представляется нам совершенно необходимым – это поставить вопрос именно о религиозном смысле происшедших событий, попытаться связать их с церковным преданием и вписать их в апокалиптический контекст священной истории.

Церковное предание запрещает вершить суд над человеческой душой: глубочайшие тайны сердца ведает только Бог, и лишь на всеобщем суде, когда все «тайное станет явным», будет вынесено справедливое соборное суждение, скрепленное Божественным Приговором. При жизни человека никто не может быть уверен в себе или в ком-нибудь другом, что он будет осужден или что он избежит этого суда. Хотя, надо признаться, мы и не в состоянии найти какую-нибудь положительную черту в натуре или в действиях Сталина, мы далеки от того, чтобы абсолютизировать свое личное убеждение и ставить вопрос о посмертной судьбе этого человека – предоставим рассуждения на эту тему «всезнающим» мистикам вроде Даниила Андреева, который в своей «Розе мира» описывает посмертную судьбу Сталина (да и не только его!) во всех деталях…

Для нас необходимо сейчас определить другое – характер, типологию того вида зла, которое вошло в мир через личность Сталина (конечно, не только через него!). Зло в мире многосложно и многолико: отсутствие ориентиров и различений в этой сфере может приводить – и приводит – к тяжелым религиозным и нравственным ошибкам. Не будем ставить и вопрос о каком-то моральном осуждении тех, кто разделял всеобщее поклонение Сталину, включая и церковных иерархов. Но отказ от осуждения не означает, что мы их оправдываем. Мы просто считаем себя не в праве ни осуждать, ни оправдывать тех, кто жил в то страшное, фантасмагорическое, почти непостижимое для нашего сознания время. Но то, что происходило тогда, должно быть названо своим именем – это необходимо для нас как противоядие от неизлеченной духовной болезни, перешедшей в хроническую форму и всегда угрожающей неожиданным обострением.

Наиболее общую классификацию форм зла естественно искать в текстах Священного Писания. Предлагаемое нами толкование не является общепринятым, но, как мы надеемся, не противоречит основам православного вероучения.

Согласно церковному пророческому преданию, предельным воплощением зла на земле должен (или может, если апокалиптические пророчества считать условными) стать некий «человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею» (1 Фес., 2: 4).

В церковной литературе он именуется обычно Антихристом (заглавная буква указывает на то, что это – имя собственное). В этом же тексте у апостола Павла названы еще две силы, содействующие Антихристу: «тайна беззакония», подготавливающая его временное торжество, и «сатана», обеспечивающий его «силами», «знамениями» и «чудесами ложными». Анализ текстов позволяет провести прямую параллель между этим учением апостола Павла и образами Апокалипсиса (Откровения) Иоанна Богослова. В 13-й главе Откровения говорится о трех силах, объединяющих свои усилия в борьбе против Иисуса Христа, воцаряющегося на земле. «Зверь, выходящий из бездны» может быть отождествлен с Антихристом; «зверь, выходящий из земли» – с тайной беззакония и «дракон, низверженный с неба» — с сатаной.

Не ставя вопрос о буквальном толковании пророчеств, будем исходить из надежды, что мудрость предания предвосхищает многие проблемы нашего времени, носящие в действительности универсальный характер. Для нас существенно то, что указанные апокалиптические образы мы можем рассматривать как символы трех основных типов богоборчества, имеющих разное происхождение и природу и, что самое главное, требующих принципиально разного к себе отношения.

Прямым и несомненным злом может считаться только начало, связанное с «бездной» или «преисподней» – это начало проявляет себя в тех силах человеческой души, которые противоречат всеобщему нравственному закону и почти единодушно воспринимаются человечеством как нечто преступное, криминальное, запретное. Принципом этого преступного начала является ничем не ограниченный и не сдерживаемый эгоизм индивидуальности, готовой на все – вплоть до уничтожения других – ради удовлетворения собственных вожделений и целей. Если преступники объединены в коллектив, сообщество или толпу, это не меняет суть – ответственность несет каждый лично. В глубокой древности на это начало в человеческом роде было наложено Божественное запрещение («проклятие»), одним из выражений которого стал нравственный закон, «написанный в сердце» (Рим., 2: 15). В строгом смысле слова, только эта форма богоборческого бунта может именоваться «злом» или «преступлением» и подлежит насильственному ограничению и пресечению. В нашу эпоху эта форма зла с наибольшей полнотой выявила себя в фашизме.

Существенно иной характер имеют две другие силы, вступающие в борьбу с христианством: свободные в своих действиях, они представляют собой скорее силы «добра без Христа» (выражение преподобного Серафима Саровского). Не запретные и не преступные сами по себе, они подлежат осуждению и ограничению лишь в том случае и в той мере, в какой прибегают для достижения своих целей к прямому и непосредственному преступлению. В евангельском повествовании эти силы представлены «сатаной», который во время «искушения в пустыне» (Мф., 4: 1–11) предлагает Иисусу альтернативный (отнюдь не преступный, хотя и глубоко ложный) путь спасения человечества; и Понтием Пилатом – носителем римской цивилизации, по сути своей безрелигиозной, построенной на человеческой деятельной энергии, законе и здравом смысле. По существу, тот и другой изменяют своим принципам и целям, содействуя прямым преступлениям: сатана из зависти вдохновляет апостола Иуду предать Христа (Ин., 13: 27); Понтий Пилат из страха за свое благополучие нарушает римский закон, потворствует «беззаконию», разрешив казнить явно невинного человека. Иисус не проклинает ни того, ни другого: с сатаной он вступает в диалог и отвергает его план спасения, а неверующему Понтию Пилату напоминает о Божественном источнике власти и закона. И тот и другой осуждаются не за свои программы или принципы, но лишь за конкретное преступление, которое ими совершено: