Сводные - Жасмин Майер

Он тоже смотрит в сторону тренировочного зала, делая глоток обжигающе горячего черного кофе.

— Когда Юля была маленькая, я готов был дать ей целый мир… А оказалось, что ей ничего не нужно, кроме балета. В котором все к тому же целиком зависит только от нее самой.

Разве мой вопрос прозвучал настолько серьезно?

Понятия не имею, как поддержать такую тему. Я вообще не знаю, каково это, когда твой отец готов на все ради тебя. Поэтому произношу единственное, что приходит в голову:

— Юле повезло с отцом.

— Время покажет, — отзывается Платон. — Идем? Ты закончил?

Мы спускаемся на подвальный уровень жилого комплекса, где располагается бассейн и тренажерный зал. Но у дверей не протолкнуться от возмущенных жильцов, за стеклами темно, а сами выходные двери — заперты.

— Опечатано! — вопит женщина и колотит кулаками по двери. — Да что это такое! Это же наше здоровье! Откройте!

— Что случилось? — спрашивает Платон.

Мой взгляд скользит по приклеенной к обратной стороне двери бумаге. Выхватываю слова «нарушение условий карантина», «решением роспотребнадзора», «немедленно закрыть».

— Кто-то пожаловался, — весомо произносит бодрая бабушка с ковриком йоги под мышкой. — Точно вам говорю. Такое всегда происходит, если кто-то доносит. Иначе их бы не закрыли.

— Ну и что нам теперь делать? — вздыхает фигуристая блондинка в коротких шортах телесного цвета. — В парк идти заниматься по уши в сугробах?

Ткань такая тонкая, что я вижу куда больше интимных деталей ее тела, чем мне хотелось бы. И в парке в такой одежде она бы не продержалась и минуту. Кажется, шорты на ней называются велосипедки, однако велосипеда рядом нет.

С интересом слежу за реакцией Платона. Он тоже замечает блондинку и скользит по девице задумчивым взглядом — так в ресторане просматривают меню целиком, чтобы потом вчитаться в те позиции, что заинтересовали.

Но после Платон переводит взгляд на меня.

— Пошли, Костя. Бассейн отменяется.

Его голос твердый и холодный, как бетонный пол в сыром подвале. Это явно не похоже на возбуждение или интерес другой женщиной. К кому же мама ревнует, если сейчас он мог себя не сдерживать, но все равно ничего не сделал запретного?

Мысль о матери пронзает легкие тонкой иглой.

— Думаете, это она пожаловалась? — выдыхаю уже в лифте, который уносит нас обратно на двадцать первый этаж. — Ей ведь не нравилось, что бассейн работает…

На ум сразу приходит та стычка с моей мамой, произошедшая несколько дней назад. Ей не понравилось, что Платон пялится на соседок. И вот результат. Один звонок — и раздетые блондинки обезврежены.

Платон только передергивает плечами, глядя перед собой.

— Какая теперь разница.

У входа в квартиру мы натыкаемся на женщину в защитной маске с большим чемоданом и рюкзаком за спиной. Мама как раз открывает ей дверь, а при виде нас она выглядит искренне удивленной:

— Так быстро вернулись? Забыли что-то?

— Бассейн закрыт.

— Так ведь карантин, конечно! — бесцеремонно вставляет женщина в маске, заходя следом за нами в квартиру.

Хотя я, как и Платон, очень ждал первую реакцию моей матери.

 — Такое ощущение, что мы на войне! — продолжает незнакомка, сбрасывая с плеч шубу и шапку, а следом и маску. — Даже покраска волос теперь вне закона! А что делать женщинам с ногтями? Они ведь отрастают!

Мне эти вопросы не понять, если мои волосы и ногти отрастают, я их просто стригу.

Глаза Платона снова становятся ядовито-зелеными, когда он переводит взгляд с незатыкающейся бесцеремонной мастерицы на мою маму. Та показывает на кухню и велит парикмахерше распаковываться там, потому что там светлее.

— Ужасные условия! Невозможно ведь работать! — замечает парикмахерша, явно продолжая тему карантина, но Платон почему-то принимает это на счет своей кухни и квартиры, и даже меняется в лице.

— Оксана? — цедит он.

— Я думала, вы будете в это время в бассейне! — шепчет мама. — Платон, я не могу сама, мне надо покраситься! А ногти? Это же ужас!

— Ты пригласила человека, который в эпидемию шатается по всему городу! При этом ты же настояла на том, чтобы Мишель отсидел дома карантин, а потом и вовсе отказалась от его услуг!

— Все будет хорошо! Она же не болеет! И это временно, а Мишель приходил бы каждый день, колеся при этом через весь город!

— Откуда ты знаешь, что не болеет? Она показывала тебе справку? Пусть уходит!

— Никуда она не уйдет! Мы будем в масках, так тебе будет спокойнее?

— Там моя дочь! Ей нельзя болеть!

— А у меня здесь сын! Все будет хорошо, Платон! Ты перегибаешь!

— Почему просто нельзя отложить все эти процедуры на потом? В чем такая срочность?

— Да потому что мне нельзя быть седой неухоженной лахудрой рядом с тобой, Платон! Ты уже засматриваешься на молодых! Как будто мало было призрака твоей идеальной жены!

В этот момент в квартире стихают абсолютно все звуки. Даже Юлины преподаватели в кои-то веки больше не требуют повторить один и тот же элемент в тысяча первый раз, и музыка, доиграв, замолкает.

Парикмахерша медленно раскладывает ножницы, щипцы и какие-то еще приспособления, делая вид, что это самое интересное, что ей доводилось делать, но при этом она полностью превратилась в слух.

Если мама вот так сорвалась, значит, давно была на взводе. А еще, похоже, я теперь знаю, к кому она действительно ревнует Платона.

Вовсе не к молодым соседкам.

Все куда хуже.

Она ревнует той, которая забрала его сердце с собой в могилу, и маме теперь до него не дотянуться. Не знаю, когда она это уже поняла, но, видимо, решила, что сможет изгнать призрачную соперницу.

Но Мать Платона была права.

Платон строит новую семью от безнадеги, надеясь, что получится и без любви, которая скрепляет отношения цементом, а в результате кирпичи в его новой семье шатаются и выпадают. Ведь с ним по-прежнему рядом недостижимый для моей матери призрак его первой жены.

Сейчас от ответа Платона зависит слишком многое.

Он это тоже знает. Может, поэтому трет лоб кулаком, будто силится вспомнить ответ на экзамене.

И это плохо. Я не знаток в отношениях, но если он сейчас оставит этот разговор вот так, будет только хуже.

Платон цыкает, а потом переводит взгляд с мамы на меня. В малахитовых глазах нет эмоций, как будто его уже давно превратили в камень. Просто заметно не сразу, ведь Платон ходит и даже разговаривает.

— Кость, кажется, сегодня снова наш черед заниматься ужином. Сгоняй, накинь что-нибудь теплое, и поехали за продуктами. Жду тебя в машине.