Светлячок надежды - Кристин Ханна

Теперь она одна. Так и должно быть. Сколько раз отец говорил ей это? «Ты холодная как лед, Дороти. Ты останешься одна, если не сумеешь растаять». Это неправильно, что после стольких лет его голос все еще звучит у нее в голове.

Она стянула резинкой штанину, забралась в седло и лихо поехала через весь город; жестяная коробка с деньгами гремела в корзинке под рулем. Автомобили сигналили ей и проезжали почти вплотную, едва не касаясь ее, но Дороти их почти не замечала. Она давно знала, что люди чувствуют себя некомфортно рядом со старыми хиппи, и особенно со старыми хиппи на велосипедах.

На углу она подняла руку, давая знать о своих намерениях, и свернула на Мейн-стрит. Это ей даже доставило удовольствие – соблюдать правила, показывая поворот. Дороти понимала, что это выглядит странно, но она, которая всю жизнь провела в пространстве дикой анархии, вдруг нашла покой, который приходит вместе с правилами, условностями и обществом, неожиданно приятным. Она оставила велосипед у стойки рядом с аптекой. Новые обитатели, которые решили поселиться в этом некогда тихом городке, потому что он расположен в тридцати милях от центра Сиэтла, пристегнули бы свои велосипеды к ярко-красным трубкам, чтобы защитить свою собственность.

У нее всегда вызывала улыбку забота людей о вещах. Когда-нибудь, если им повезет, они поймут, за что нужно держаться в жизни, а о чем не стоит даже и думать. Заново повязывая бандану, Дороти шла по разбитому тротуару и удивлялась, сколько сегодня людей в городе. Стайки туристов курсировали между старинными лавками, которые стали главной достопримечательностью Снохомиша. На этой улице, в прошлом единственной в городе, по одну сторону которой вилась серебристая лента реки Снохомиш, а по другую начинался современный район, витрины магазинов сохранились неизменными с тех времен, когда эти места еще считались приграничными.

Дороти вошла в ярко освещенную аптеку и направилась прямо в рецептурный отдел. По дороге ей попадалось много соблазнительного – яркие заколки для волос, кофейные кружки с мудрыми изречениями, поздравительные открытки, – но она знала, что нужно знать меру, да и к тому же у нее не было лишних денег – в этом месяце чек от Талли еще не приходил.

– Привет, Дороти, – поздоровался аптекарь.

– Привет, Скотт.

– Как там сегодня фермерский рынок?

– Отлично. У меня есть мед для тебя и Лори. Как-нибудь завезу.

– Спасибо. – Он протянул ей лекарство, которое так изменило ее жизнь.

Дороти заплатила за таблетки, сунула в карман маленький оранжевый флакон и направилась к выходу. Вернувшись на оживленную улицу, она села на велосипед и поехала к дому, до которого было три мили. Подъем на Саммер-Хиллз, как всегда, дался ей нелегко, и когда она добралась до вершины и свернула на свою улицу, то вся взмокла и тяжело дышала. Свернув на дорожку к дому, Дороти крепче ухватилась за руль – старый велосипед подпрыгивал и дребезжал на гравии.

К двери была приколота записка. Нахмурившись, Дороти слезла с велосипеда и опустила его на землю. Сколько лет прошло с тех пор, как ей в последний раз оставляли записку?

Дороти Харт

Талли в больнице Святого Сердца. Джонни говорит, нужно спешить. Деньги на такси под ковриком.

М.

Дороти наклонилась и приподняла черный резиновый коврик. Под ним на мокром пористом бетоне лежал мятый конверт. Внутри конверта была одна стодолларовая купюра.

Дороти торопливо прошла через весь дом, когда-то принадлежавший ее родителям, а теперь дочери, – тот самый дом, в котором Дороти когда-то жила с четырнадцатилетней Талли. Единственное место, где они, пусть и недолго, жили вместе.

В последние два года Дороти тут кое-что сделала, но не очень много. Стены в доме по-прежнему были бежевыми и нуждались в покраске, а на крыше по-прежнему рос зеленый мох. Зато Дороти сняла жесткое ковровое покрытие, под которым обнаружился деревянный пол – его она собиралась освежить. Кухня была ядовито-розовой – этот цвет выбрал в начале семидесятых один из арендаторов, – но уродливые клетчатые занавески исчезли. Единственной комнатой, которую Дороти целиком привела в порядок, была спальня. Она содрала в ней дешевые жалюзи, сняла золотой ворсистый ковер и покрасила стены в приятный кремовый цвет.

Открыв пузырек с лекарством, Дороти проглотила таблетку и запила теплой водопроводной водой. Потом прошла на кухню, взяла старомодный проводной телефон – настоящая редкость в эпоху мобильной связи, – открыла телефонную книгу, нашла нужный номер и вызвала такси. На душ времени не оставалось, и она просто причесалась и почистила зубы. Заплетая тонкие седые волосы по дороге в спальню, она увидела в зеркале над комодом свое отражение.

Похожа на пьяницу после попойки.

Послышался автомобильный гудок – это приехало такси. Дороти схватила сумку и выскочила из дома. И только уже сидя на коричневом велюровом сиденье и глядя в грязное окно, она увидела, что одна штанина у нее до сих пор перехвачена резинкой.

Пока машина ехала по дорожке, Дороти смотрела на свою ферму. Больше четырех лет назад – когда она действительно примирилась с мыслью о переменах – это место ее спасло. Она часто думала, что ее слезы стали той влагой, на которой росли овощи.

Дороти была благодарна лекарствам, выписанным врачом. Они создавали тонкую, похожую на шифон, завесу, которая смягчала окружающий мир. Совсем чуть-чуть. Но достаточно для того, чтобы ее эмоции – ненадежное и опасное настроение – успокоились. Без лекарств она могла бы снова скатиться вниз, во тьму, которая была ее домом большую часть жизни.

Воспоминания наступали, неотвязные и требовательные, и Дороти уже не слышала ни шумное дыхание таксиста, ни рокота мотора, ни проезжающих мимо машин.

Время разматывалось и опутывало ее, и у нее не было сил сопротивляться. Она сдалась, подчинилась ему, и окружающий мир перестал для нее существовать.

А потом Дороти словно наяву услышала лай собаки, звяканье натягивающейся цепи. Ноябрь две тысячи пятого года. Ей шестьдесят четыре, она называет себя Облачко, а ее дочь одна из самых известных людей на телевидении. Тогда Дороти жила в разбитом трейлере на площадке у лесовозной дороги рядом с Итонвиллем.

Сладкий, до тошноты, запах… марихуаны обволакивал ее. Она была под кайфом, но еще не в нужной кондиции. В последнее время травка не помогала ни в каких количествах.

Ей нужно выпить. Она выбралась из потрепанного шезлонга и ударилась о кофейный столик. Боль пронзила лодыжку, на пол с шумом посыпались пивные банки.

Облачко осторожно пробиралась по своему дому на колесах, удивляясь: то ли полы вдруг приподнялись, то ли она сама стала выше. На кухне она остановилась. Что ей тут нужно?

Она тупо огляделась и заметила стопку грязных тарелок на плите. Надо их вымыть, пока Трак не вернулся домой. Он терпеть не мог, когда она оставляла грязную посуду… И мухи жужжат над коробками из-под пиццы.