Узкая дверь - Джоанн Харрис

клала стопку книг на крышку унитаза, опасаясь, что он может вылезти из канализации. Если раньше я вполне могла и сдачи брату дать, то теперь постоянно висевшая надо мной угроза обеспечила мое полное подчинение Конраду.

Делай, как тебе говорят, Бекс, или об этом узнает мистер Смолфейс.

Чисти зубы как следует, будь хорошей девочкой и помни: мистер Смолфейс всегда за тобой следит.

Я понимаю: вы считаете его поведение жестоким. И оно действительно было жестоким. Но в детстве подобные жестокости – просто часть повседневной жизни. Дети вообще похожи на домашних кошек, которые, как известно, ведут двойную игру: дома они милые и послушные, порой даже любящие, но на улице сразу становятся хищными зверями, чужими и безжалостными.

Он так хорошо общается со своей сестренкой, любовно ворковали наши родители. Вряд ли можно было себе представить, чтобы мальчик-подросток стал возиться с четырехлетней малышкой.

А Конрад, самодовольно ухмыляясь, мог посмотреть на меня и всего лишь прикрыть нижнюю часть лица руками – этот кодовый знак понимала только я одна. Это означало:

Если ты кому-нибудь скажешь, ОН сразу узнает. И спасти тебя я не смогу. Он вылезет из канализационной трубы, схватит тебя за волосы и утащит под землю.

Однажды Конрад и его приятели отвели меня на старую железнодорожную насыпь в то место, где земля все еще продолжала проседать, а порой, содрогаясь, и проваливаться внутрь. Оттуда был хорошо виден зев полузасыпанного туннеля, а над ним, чуть дальше, вентиляционное устройство, которое мальчишки называли Перечницей. Я помню, как они забирались на его кирпичные стены и смотрели вниз, в темноту, где земля, казалось, уходила вглубь, как вода в сливном отверстии раковины. И я помню голос Конрада, который уверял меня:

Вот он где живет. В этой трубе. И детей туда уволакивает.

И в течение восемнадцати лет воспоминания об этом, как и о том, что произошло после, таились где-то в дальнем уголке моей души. И все эти восемнадцать лет доступ к этим воспоминаниям оставался закрытым, пряча от меня правду о случившемся. И вдруг в мой день рождения, через восемнадцать лет после исчезновения Конрада, та узкая дверь открылась – словно из сливного отверстия в раковине выдернули пробку, и оттуда вылетело прошлое, подобное рою пчел. А всему виной оказался один-единственный кусочек французского тоста, насквозь пропитанный «Золотым сиропом», на банке с которым красовалась библейская цитата: Из ядущего вышло ядомое, и из сильного вышло сладкое.

Почему же это случилось именно в день моего рождения, хотелось бы мне знать? Догадаться я так и не смогла. Возможно, спусковым крючком послужил мой разговор с Джеромом, или мучительная сцена в родительском доме, или напряжение, связанное с необходимостью все это скрывать от Доминика. В любом случае эти воспоминания ко мне вернулись и принесли с собой пыльный запах библиотеки «Сент-Освальдз», и кислую пугающую вонь канализационных труб, и мрачный «взгляд» сливного отверстия, и жуткие звуки, которые издавали водопроводные трубы в доме моих родителей, и тот потрет мистера Смартуэйта… И вместе с вернувшимися воспоминаниями у меня возникла удивительная догадка. Я ведь всегда считала, что до пяти лет попросту преклонялась перед старшим братом. И родители уверяли меня, что так оно и было, и я, разумеется, им верила. Фотография Конрада всегда смотрела на меня с каминной полки, доминируя надо всем моим миром, точно лик Господа. Имя Конрада каждый вечер звучало в наших молитвах; он был основной темой в разговорах моих родителей; они, собственно, ни о чем другом и не говорили. И с течением времени мой брат стал воплощением всех тех качеств, которых мне недоставало. Он был не по годам взрослым; на редкость умным; делал успехи в спорте; был популярен среди сверстников; обладал привлекательной внешностью. Но самое главное – он был мальчиком. А мальчики всегда достигают поставленной цели. Девочки – нет. В лучшем случае, если они хорошенькие (и, разумеется, добрые), они удачно выходят замуж. Но доброй я не была и хорошенькой себя не считала. Я опозорила свою семью – во-первых, когда в шестнадцать лет забеременела и родила, а во-вторых, когда связалась с тем цветным парнем.

И вот наконец-то мне стала ясна вся правда; возможно, она слишком запоздала и ничем уже не могла помочь мне сейчас, но все же была очень четкой и несомненной. Это была та самая правда, которую даже мой лечащий врач так и не сумел из меня извлечь; та самая правда, что долгие годы лежала, нетронутая, в глубинах моей души и была подобна затопленному за ненадобностью стволу шахты, пока в один прекрасный день в стене этой шахты не пробили брешь. И сквозь эту брешь воспоминания так и хлынули наружу темным, смертоносным, неостановимым потоком. Конрад, мой брат; мой герой; мой друг; семейный ангел, присутствовавший за нашим столом во время каждой трапезы; безвинная жертва; тот, кто был слишком хорош для этого мира…

Я поняла, что давно уже ненавидела его.

Часть пятая

Стикс (река ненависти)

Глава первая

9 июля 1989 года

Память подобно малым детям удивительно легко поддается внушению. А потому она окрашена чувствами, мечтами и убеждениями других людей. Как и ее соратник, Подсознательное, Память любит использовать метафоры и зачастую выходит из дома одетая весьма разумно и пристойно, а возвращается в пачке балерины, с волшебными крылышками за спиной и с лицом, расписанным как морда тигра.

Все детство и юность я верила, что мои воспоминания о Конраде вполне реальны; теперь же я начала осознавать, что истинные воспоминания за долгие годы вины, предположений и всевозможных мифов оказались как бы переписаны, причем многократно. Тот мой брат, которого я действительно хорошо знала, был совсем не похож на чудесного мальчика, чей лик смотрел на меня с каминной полки. По обе стороны от фотографии стояли свечи, а под ней – маленький сосуд со священной водой из Лурда. И таким, каким его описывала пресса, Конрад тоже не был. Не был он ни хорош собой, ни популярен среди сверстников, ни всеми любим. Все мое детство он подобно монолитной скале нависал надо мною. И теперь наконец-то я увидела его таким, каким он и был на самом деле: жестоким, мелочным, любителем травить тех, кто слабее.

Теперь, когда плотина на пути моих воспоминаний была прорвана, я стала припоминать самые различные проделки и детские жестокости Конрада. Он, например, любил запирать меня в ванной, угрожая мистером Смолфейсом; или, соврав что-нибудь родителям, брал меня с собой, а потом вместе со своими приятелями шатался по игровым полям «Сент-Освальдз», или вдоль старой железной дороги, или ходил на Глиняный карьер, где мальчишки курили и рассказывали всякие гадости. Родители