Месть по закону - Вячеслав Денисов

– Я нашел, Пастор, – негромко произнес один из приехавших.

Он стоял лицом к скромному памятнику. Успевшая засохнуть земля и еще не успевший потемнеть мрамор. Успевшие завять живые цветы, но не успевшие покрыться пылью синтетические венки. Скромная фотография. Короткие данные, обозначающие границу начала жизни и ее конец. Отрезок жизни, превращенный в точку на прямой существования человечества.

Пастор, аккуратно обходя свежие могилы, приблизился к неокрашенной оградке. Некоторое время, пачкая рукава дорогих костюмов о ржавчину, они созерцали последнее пристанище человека, который являлся смыслом их жизни все это время.

Едва выйдя на свободу вместе с Сохой, вор незамедлительно продолжил дело, которым занимался вплоть до погрома в «Глобусе». Он знал, что взять его не на чем, поэтому держался в изоляторе дерзко и развязно. То же самое делал и Соха. Ни к одному, ни ко второму Земцову не удалось «привязать» оружие, обнаруженное на даче у Сома. А общак – единственная привязка – исчез. Два дня Пастор отмывался под душем и приводил себя в порядок. Следующие два дня у него ушло на разведку ситуации. Земцов не зря пообещал «сгноить» вора. Овчаров слишком хорошо знал Земцова для того, чтобы ему не верить. И всем телом ощущал присутствие рядом людей из РУБОПа. Однако посещение кладбища само по себе ничего не значило. Более того, это, наверное, единственное место, где операм невозможно вести скрытое наблюдение за своей жертвой. Поэтому сейчас Пастор был спокоен и даже немного раскрепощен. Он смотрел на могилу Струге и молчал. Соха, напротив, был взвинчен до предела и курил одну сигарету за другой. Как абориген Австралии плохо переносит крещенские морозы, так Соха очень плохо переносил «скрытое» наблюдение оперативников.

Но не тюрьма пугала Овчарова. Держать ответ за утерянный общак перед братвой придется рано или поздно. Этот момент истины оттягивали лишь события, произошедшие после и носящие более важный характер. Смерть алтайских авторитетов сильно покачнула областной воровской мир. И сейчас было не до разборок о восьмистах тысячах долларов. Бабки – плюнуть и растереть! Ушли из жизни уважаемые люди. А вот это уже не шутка. Кровь смоется только кровью – об этом знали все. Знали, поэтому до выяснения обстоятельств гибели Горца и Салеха Пастора никто не беспокоил. Нужно будет – за все ответит. Если оправдается – все равно кто-то ответить должен. Но тут – не ментовка. В этом мире «глухари» душу не тяготят. И два месяца, выделяемые следователю для доказывания вины подозреваемому, – слишком большой срок. Убийства в блатном мире расследуются очень быстро, и не было еще случая, чтобы казнили невинного...

– Ну-ка, разверни ленты на венках, – попросил Пастор.

«От коллектива Центрального суда», «От коллектива прокуратуры», «От друзей»...

– Скромненько, но со вкусом, – заметил Пастор. – «От родных и близких». Ты знаешь родных и близких Струге, Соха?

– У него же не было родных... – Соха, скосив взгляд, посмотрел на вора. Он что, забыл, что ли? Но вместо прежнего спокойного выражения увидел на лице Пастора блуждающую улыбку.

– Приведи сюда смотрящего за этим погостом.

Повторять дважды Сохе не было необходимости. Момент расслабления после зоны прошел сразу же, как его водворили в ИВС. Сейчас это был все тот же Витя Сохин. Домик руководства он не искал. Он знал наверняка, где он. Если ты решил приобщиться к бурной жизненной деятельности, полной опасности, то первое, что нужно сделать, это застолбить себе участок на кладбище. И для Пастора, и для Сохи, да и для всего блатного мира Тернова кладбище было местом постоянных собраний. То одного «братка» «развели» за жизнь, то другого... Так и проходит вся жизнь, между делами и погостом. Смотрящий хорошо знал обоих, поэтому моментально вытащил свой огромный живот из-за стола и, колыхая им, как непомерной тяжести арбузом, поспешил за Сохой. За способность мигать сто раз в минуту братва прозвала его Мигой. Он сопел, вытирал лоб платком, но старался не отставать. Неровен час, Пастор еще подумает, что тот не торопится.

Коротко поздоровавшись, Овчаров спросил:

– Мига, ты помнишь день, когда этого парня упокаивали?

– Конечно. – Тот даже не использовал отведенную для раздумий секунду. – Это судила. С Централки.

– Пламенные речи? Слова о том, какую утрату понесло общество в связи с трагической смертью этого человека?

– Да не было ничего! Похоронили по-человечьи да разошлись. В день похорон народу было очень мало, но вот сейчас каждый день то по одному, то по двое приходят.

– А где такие памятники долбят? – Пастор кивнул на могильный камень.

– У нас и долбят. Михей Дятел. Полгода назад взяли, нормальный парень. Не пьет, с заказами проколов не бывает. Он раньше на зоне где-то под Красноярском чалился. Там и научился.

– На зоне? – оживился Овчаров. – Ну-ка, кликни его...

И сейчас не пришлось ждать долго. Мига проявил чудеса спринтерского искусства, исчезнув в тени примогильных березок. Через пять минут он уже бежал обратно. За ним, вразвалку, в пестрой бандане, следовал мужчина лет сорока. Он вытирал по локоть украшенные татуировками руки о короткий брезентовый фартук и равнодушно разглядывал гостей.

Когда он приблизился, Пастор вперил в его руки взгляд и за мгновение наметанным глазом прочитал всю биографию мастера.

– Что-то ты не больно торопишься, мужик.

– А здесь некуда торопиться, – резонно заметил тот, так же моментально почувствовав авторитет незнакомца.

– Правильно. Но это когда тебя не зовут. Ты плиту делал?

– Моя работа.

– Кто заказывал?

– Посмотреть надо. – Мужик стоял и смотрел на Пастора немигающим взглядом.

Овчаров молча выдерживал этот взгляд. Соха незаметно бегал глазами, поглядывая то на одного, то на другого. Зная Пастора, он понимал, что еще секунда такого непонимания ситуации со стороны бывшего зэка, и вор выволокет его за ограду и заставит до вечера отжиматься от земли. Солнце будет закатываться, плача от сострадания, а этот придурок в бандане будет кряхтеть, хрипеть, но все равно отжиматься...

Но Овчаров спокойно произнес:

– Так ты посмотри.

Мужик полез в карман передника и вынул – вот сука! – маленький блокнот. Пастор даже не повел бровью. Полистав замусоленную книжицу, монументальных дел мастер выдал информацию:

– Вот, короче... Двадцать первого числа это было. Хряпов Иван Сергеевич заказал этот памятник. Все.

– Молодец, – похвалил Пастор. – Теперь следующее. В другой раз, когда меня сюда не привезут, а я сам приеду, будешь сразу выходить ко мне навстречу и первым здороваться. И если я еще раз увижу цвет твоих бебиков, когда ты будешь отвечать на мои вопросы, я тебя накажу. Будешь их поднимать на меня только тогда, когда я скажу тебе это сделать. Ты все понял, мужик?

Мгновенно потупив взгляд и остановив его на уровне колен вора, мастер кивнул головой. Он уже давно понял, кто перед ним. Была еще надежда, что он ошибся, но с последними словами приезжего она рассеялась. На воле очень хочется забыть обо всем, что происходило последние двенадцать лет. Но люди и события из прошлой жизни находят его даже здесь, на кладбище. И даже здесь ему объясняют, что он как был работягой-сучкорубом, так им и останется. И до конца дней придется склонять голову перед теми, кто именуется законниками.