Судьбы передвижников - Елизавета Э. Газарова
Шрифт:
Интервал:
Немногим ранее, в 1884 году, признанный мастер кисти Илья Ефимович Репин получил свой первый государственный заказ. Ему было предложено создать полотно «Приём волостных старшин Александром III во дворе Петровского дворца в Москве». Художник искренне увлёкся работой и, оставаясь верным себе, добросовестно писал с натуры залитый солнцем двор Петровского дворца, работал над точным воспроизведением деталей царского костюма.
Где бы ни появлялся теперь вознёсшийся на гребень успеха Илья Ефимович, он неизменно оказывался в центре внимания. В репинской манере поведения появилась «приподнятость, даже некоторая рисовка». Речи живописца, находившегося в окружении почитателей его таланта, наполнялись «особой значимостью и пафосом», а тембр его голоса обретал звучную густоту. «Он сразу как бы становился на подмостки, которые ему воздвигало преклонявшееся перед ним общество», – рассказывал Яков Данилович Минченков.
В отсутствие восторженных глаз поклонников Илья Ефимович возвращался к своему естественному состоянию неудовлетворённости собственной работой. «“Не то, не то…” – повторял Ренин, стоя одиноко перед своей картиной, и лицо его принимало страдальческое выражение, в голосе слышалась досада, раздражительность». При этом в оценке произведений других художников Илья Ефимович часто проявлял избыточное великодушие и, проходя мимо картин, определённо «не имеющих художественного значения», щедро расточал: «Прекрасно, прекрасно!»
Московские размеренные трудовые будни Репина ещё как-то снимали напряжение, всё чаще возникавшее в отношениях художника с женой. Представить тогдашнюю жизнь супруги живописца помогают воспоминания дочери Павла Третьякова – Веры Зилоти: «…как-то раз, в Москве, мы с сестрой Сашей заехали к Репиным. Вера Алексеевна, сидя случайно со мной одной в столовой за столом, говорила мне, как она, после целого утомительного дня, уложив свою ватагу ребят, измученная, садится за этот стол помолчать и прийти в себя в тишине. “И вот придёт Илья, начнёт рассказывать о своей работе в тот день над своими картинами – и усталость моя мгновенно исчезает. Ложусь спать счастливая, полная энергии на будущий день. Тогда я забываю и своё, надоевшее мне лицо, которое утром, когда я причёсывалась, приводило меня, в зеркале, прямо в отчаяние своей некрасивостью”». В Петербурге молодой женщине стало ещё тяжелее. Обретший громкую славу Илья Репин стал стремиться к жизни открытым домом с многочисленными визитёрами, что никак не соответствовало внутреннему складу Веры Алексеевны, более тяготевшей к уединению.
По свидетельству современника, «Репин был очень гостеприимен, вечно работал, одаривал гостей своими этюдами и рисунками и любил литературные беседы… Во время спора он изумлял… своей осведомлённостью не только в русской, но и иностранной литературе».
Увы, молчаливая, не столь любознательная и образованная Вера Алексеевна на роль хозяйки столичного салона, подразумевающую непринуждённое общение на многие злободневные темы дня, годилась с большой натяжкой, вернее, не годилась совсем. И Репин, страстный, увлекающийся Репин, отдалялся от жены всё более. До неё доходили слухи о слишком трепетном отношении мужа к изысканным, обворожительным дамам, желающим быть запечатлёнными талантливой репинской кистью. Вера Алексеевна страдала, бывало, даже «тарелки летали» в минуты эмоционального выяснения отношений между супругами. Муза и ещё недавно любимая модель художника превратилась в малоприметную уставшую женщину. Свой долг супруги она ещё чтила, и это помогало находить силы длить далеко не счастливую семейную жизнь. «Мне было глубоко жаль его жену – блёклую, какими бывают растения и женщины, оставленные в тени», – написала одна из репинских учениц и поклонниц. Она же оправдывала своего кумира: «Не распущенностью были всегда искренние, большею частью короткие увлечения Ильи Ефимовича; тот же динамизм, насыщавший его творчество, владел и его личными переживаниями, и спокойная сытость и довольство собой, своим обедом и женой были с ним несовместимы».
Тем не менее, когда у Веры Алексеевны, как поговаривали, случился короткий роман с сыном знаменитого Василия Перова, возмущению Репина не было предела. Всё шло к разрыву, и в 1887 году он произошёл. Старшие дочери – Вера и Надежда – остались при отце, младшим детям выпала печальная участь наблюдать болезненное женское одиночество матери. О произошедшем с удовольствием судачили в обществе, и вот уже Валентин Серов пишет о супруге учителя: «…нет во мне к ней ни симпатии, ни уважения».
О пылких увлечениях, случавшихся с художником, можно догадаться по некоторым женским портретам, написанным Ильёй Ефимовичем. Портрет Елизаветы Званцевой – из их числа. Молодая художница пришла к Репину по рекомендации весной 1888 года, рассчитывая взять у признанного мастера уроки живописи и не предполагая, какую страсть она внушит учителю. Через некоторое время на Званцеву пролился золотой дождь из писем с горячими репинскими признаниями: «Как я вас люблю! Боже мой, боже, я никогда не воображал, что чувство моё к вам вырастет до такой страсти. Я начинаю бояться за себя… Право, ещё никогда в моей жизни, никогда никого я не любил так непозволительно, с таким самозабвением. Даже искусство отошло куда-то, и вы, вы – всякую секунду у меня на уме и в сердце…» Утомившись обжигающими чувствами своего наставника, Званцева сочла благоразумным сменить педагога, предпочтя мастерскую Павла Чистякова. Илья Ефимович продолжал искать встреч с предметом своего обожания, пока в 1891 году возлюбленная художника не покинула Петербург, так и не завершив своего академического образования. А с чудесным портретом Елизаветы Званцевой, обдающим жаром любви живописца, Репин не расставался до конца своих дней.
«Запорожцев», для которых, по обыкновению, была проделана внушительная подготовительная работа, постоянно теснили другие творческие замыслы художника, и они терпеливо ждали своего часа. Тема «Запорожцев» оставалась для Репина очень близкой, значимой, и, чтобы пополнить необходимые для работы впечатления, в 1888 году Илья Ефимович снова отправился на юг. Художник без устали искал подходящие типажи, зарисовывал характерные предметы быта. Первый эскиз «Запорожцев» и законченную картину, представшую на персональной выставке художника 1891 года, разделяют долгие двенадцать лет. Увидев «Запорожцев», Стасов отказался от своих ранних высказываний о неспособности Репина к исторической живописи, а Чистяков отметил: «Мало художников найдётся в Европе, которые так совершенно и выразительно чувствуют экспрессию…»
Деньги, полученные за холст «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», помогли Репину приобрести имение Здравнёво в Витебской губернии. Живописец приводит усадьбу в порядок: укрепляет берег Двины, высаживает липовую аллею, по своему проекту перестраивает дом. В новое витебское имение Илья Ефимович привозит своего отца, возраст которого приближался к девяностолетию. Угнетаемый семейным крахом, не лучшим образом отразившимся на детях, Репин предпринял попытку воссоединения с женой и позвал её в Здравнёво. Но обречённые, искусственно склеенные
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!