Бархатные тени - Андрэ Нортон

– Возможно.

Ален покачал головой.

– Думаю, нет. Вы не сможете больше служить образцом леди-наставницы, Тамарис.

Удар был так внезапен, так жесток, что я не сразу смогла поверить, что слышу это от него. А поверив, застонала как смертельно раненое животное.

– Что с вами? – Он снова схватил меня за руку и крепко сжал. Затем оглянулся на толпящихся вокруг нас пассажиров, спешащих на пристань. – Нам нельзя здесь оставаться. Слишком много народу… идем!

У меня не было сил противостоять ему, и он потащил меня за собой, прежде чем я успела возразить. В мгновение ока я оказалась в экипаже, и уже оттуда увидела, как Ален разговаривает на пристани с Терезой. Она повернулась и поднялась на палубу парома раньше, чем я успела ее окликнуть, оставив нас с Аленом одних. Он перекинул мой саквояж кучеру, а сам уселся рядом со мной.

– Вы должны позволить мне уехать! Я не могу остаться… Тупая головная боль усилилась, я снова ощутила головокружение.

– Успокойтесь. Я отвезу вас к друзьям, которые будут вам очень рады. Еще до отхода парома из Сан-Франциско я послал им телеграмму.

Его прикосновение, его голос были так нежны, хотя лишь минуту назад он бросил мне в лицо напоминание о моем бесчестии, лишившим меня права учить юных девушек. Я была измучена, почти больна. И была еще менее способна возражать ему, чем бороться с наркотиками вуду.

– Вам понравятся Коллмеры. Они старомодны. Пересекли континент в пятьдесят четвертом. Он составил небольшое состояние на золотых приисках и построил «Коллмер Хауз», небольшой и тихий семейный отель.

Я не отвечала, сохраняя всю оставшуюся энергию для поединка характеров, который, чувствовала я, нам еще предстоит. Он больше ничего не сказал, даже не смотрел на меня. Лицо его было неподвижным и суровым – «индейское» лицо. Наконец, экипаж остановился перед трехэтажным зданием, и Ален помог мне выйти.

В дверях нас приветствовали сами Коллмеры – седовласая, пожилая и значительно более благородная чета, чем многие из тех, кого я видела в позолоченном блеске города по ту строну бухты. Когда они заговорили, я узнала выговор Новой Англии. Миссис Коллмер сразу проводила меня в небольшой номер из двух комнат – гостиной и спальни.

Я огляделась и вздохнула с облегчением. Здесь не было ни красного бархата, ни мрамора, ни позолоты. Кремово-белые занавеси, мебель, обитая старомодным ситцем спокойных тонов. Я словно шагнула из кошмара в прохладу, чистоту, тишину и покой.

Хозяйка сказала, что обед будет подан в номер, за что я была ей искренне благодарна. Едва она ушла, и я отколола плотную вуаль, освободилась от шляпы и плаща, то сразу подошла к зеркалу на стене и встала против него, изучая свое отражение. Так я заставляла свои мысли вновь обратиться к прошлому, чтобы укрепиться в решимости немедленно оставить это прошлое позади.

Услышав, как открывается дверь, я быстро обернулась. За мной стоял Ален, и я сознательно повернулась так, чтобы безжалостный свет падал на мое избитое, обескровленное лицо. Да, синяки сойдут, но останутся иные, скрытые отметины, которые я буду чувствовать, сколько бы не прошло времени.

– Теперь у нас есть время поговорить наедине. – Он сразу перешел к делу, причем с прямотой, которую я могла только приветствовать. – Я должен знать, Тамарис, причину этой глупости… Почему вам загорелось уехать, и почему вы так со мной обошлись. О, у Фентон острый глаз, и она рассказала мне о вашей реакции на это.

Он извлек из кармана белую нефритовую чашу. Он держал ее в горсти, словно оберегая сокровище, каким она, собственно и была.

– Зачем вы заставляете меня, – спросила я, – прибегать к словам, которые не следует слышать джентльмену?

– Сейчас не время для вежливых околичностей. Мне нужна правда! Я уже давно усвоил, что право существовать имеют только те отношения, которые опираются на правду. И от вас, Тамарис, я теперь требую правды. Я знаю, что вы не могли смотреть на эту вещь, но она так сильно потрясла вас, что вы сразу же кинулись в этот безумный побег, хотя с трудом держитесь на ногах. Вы должны объяснить мне, в чем тут дело.

Я заставила себя смотреть ему прямо в лицо, хотя встреча с его взглядом страшила меня, как пытка.

– Вы прислали мне подарок, который можно сделать только… – я отчаянно искала правильное слово, – чистой…

У него на скулах выступили багровые пятна. Во взгляде была такая безжалостность, словно на меня смотрела сама смерть.

– Значит, Д'Лис… он заставил вас… – Похоже Ален испытывал ту же трудность в подборе слов, что и я.

– Нет! Но он… все они сделали меня соучастницей своего зла. Они заставили меня почувствовать себя нечистой. Я уже никогда не стану прежней, я всегда буду помнить… Вы уже это поняли – зачем же заставлять меня говорить? Это жестоко! Совсем недавно вы сами попрекнули меня тем, что я не могу вернуться в Эшли-Мэнор, что порядочные люди больше не захотят общаться со мной…

– Попрекнул?! – Он мгновенно оказался рядом со мной. – Девочка, ты с ума сошла! Тебе нечего стыдиться. Такой отвагой мог бы гордиться любой мужчина! Я сказал, что две отважные женщины освободили меня от сетей, которые плела Викторина. Одна была Миссис Билл, а вторая это ты, Тамарис!

Я не могла вырваться, он держал меня как в тисках. Его губы сначала нежно коснулись моей избитой щеки, а потом пылко и требовательно прижались к моим губам. И воля, что поддерживала меня, растворилась… исчезла…

Пол ушел у меня из-под ног.

– Тамарис! – Голос Алена стал хриплым от страха. Потом я вдруг очутилась на кушетке – это он меня туда перенес.

– Я так устала… – Но секундой позже, я нашла в себе силы спросить: – Ты понимаешь, что ты сказал?

– Я никогда не скажу тебе ничего, кроме правды, Тамарис.

Он сказал это так, будто приносил клятву. И снова, как в мимолетные мгновения после моего первого пробуждения я ощутила, что все тяготы жизни спали с меня, что мне легко и свободно. Легкость, свобода и счастье!.. Счастье рекой хлынуло в меня, разом заполнив пустоту, о которой я раньше и не подозревала.

Мы поженились на следующий день, Коллмеры согласились быть свидетелями. Я не вернулась в Сан-Франциско, но мирно жила в «Коллмер-Хауз», пока Ален уезжал и приезжал, завершая свои дела. Теперь он воплощал давно вынашиваемый план – перенести в ближайшие годы штаб-квартиру своего бизнеса на Восток.

Меня посетила Фентон, с ней была Амели, которой Ален обещал поддержку. У девушки не было желания возвращаться на свои родные острова или во Францию. Поскольку она была искусной портнихой, Ален вскоре помог ей открыть собственное дело.

Но возвращаться в город, столь переполненный страшными воспоминаниями, он мне твердо запретил. Я больше никогда не слышала ни о миссис Плезант, ни о ее таинственной «власти». Возможно, она отнесла меня в графу убытков в своем гроссбухе, а возможно, она была абсолютно искренна в своем желании помочь мне. Я никогда этого не узнаю, да и не хочу узнавать.