Полутона - Сарина Боуэн

Я по-прежнему выбираюсь из постели каждое утро и хожу на уроки. Но как только прихожу, не могу сконцентрироваться. Я искала в Google маму вместо отца. Поиск «Дикого города» никогда не давал результатов. А вот поиск «Блюза Дикого города» привел к старому списку треков клуба в Канзасе.

Названия песен были незнакомы, как и обложки. Однако певцом значился Фред Ричардс, басистом – Эрни Хэтэуэй, а барабанщиком – Дженни Кэй.

У моей мамы было сценическое имя.

Тем временем уроки продолжаются. Я сижу на задней парте на лекции по английскому, голова гудит. Меня занимают мысли о матери, а не о сложностях среднеанглийского языка.

Двумя рядами впереди Джейк лихорадочно все записывает. А я думаю о маленьком зеленом доме, в котором мы жили во Флориде, о том, как делала домашнюю работу на кровати, пока мама готовила ужин на кухне.

Я так долго мечтала об этом – об учебе в подготовительной школе, о жизни в красивом кампусе Новой Англии. А теперь думаю лишь о том, что матери больше нет. Хочу вернуться в прошлое, слезть с кровати в нашем маленьком доме и зайти в кухню, смотреть на мамино лицо, пока она натирает специями две куриные грудки и отправляет их печься в духовку.

Если бы я только могла увидеть ее еще один, последний раз, может, поняла бы все, что случилось. Но ее нет. У меня нет второго шанса.

Доска, висящая на стене аудитории, расплывается перед глазами.

До конца занятия еще десять минут, но я вешаю сумку на плечо и выскальзываю из класса. Обычно я обедаю с Авророй после уроков, но сегодня мне не хочется ни с кем разговаривать.

Иду обратно в Хабернакер, выложенная плиткой дорожка мокрая после весеннего дождя, воздух прохладный и влажный. Мысленно я возвращаюсь к маме в больничную палату. Впервые за месяц позволяю воспоминаниям завладеть мной. Первые дни в больнице она была почти все время в сознании. Когда к нам заходил врач, я пыталась понять все, что он говорит про антибиотики и необходимость сбить жар. Но мама, кажется, никогда не слушала. Она не отводила от меня глаз.

Думаю, она знала.

Ничего не оставалось, как ждать и надеяться и держать Хейза за руку. Каждые несколько часов он отводил меня в кафетерий и умолял что-нибудь съесть. Его присутствие по-настоящему успокаивало. А теперь даже эта связь со старой жизнью разорвана из-за недопонимания.

Поднимаюсь по лестнице в свою комнату. На столе нахожу чистый лист бумаги и конверт. Пусть мне больше никогда не поговорить с мамой, но есть еще один разговор, который не поздно завести.

Я долго подбираю верные слова.

«Дорогой Хейз,

Я знаю, что прошло несколько месяцев, но мне до сих пор жаль, что мы поругались. Я давно хотела это сказать, но не знала как. До сих пор не знаю. Ты вынудил меня чувствовать себя в ловушке. Потому что я не могла быть тем, кем ты хотел меня видеть.

Я любила тебя как друга. Но ты подталкивал меня к большему, когда я не была готова. Если и был лучший способ тебе это сказать, я его не заметила. За это прости.

Но я никогда не забуду, что ты помог мне пережить последний год. Я люблю тебя, Хейз. Пусть и не так, как ты надеялся.

Рейчел».

Это маленький шаг, но мне лучше, когда я выговариваюсь. Пишу его имя на конверте и адрес по памяти. Затем выхожу, чтобы купить марку.

Еще через несколько дней погода решает сделать последний рывок и одарить нас морозами, я наблюдаю, как отец подходит к перекрестку, на котором мы договорились встретиться.

Я почти придумала причину, чтобы с ним не видеться, потому что до сих пор чувствую себя подавленной. Наверняка он все поймет по моему лицу, а мне не хочется объяснять. Но мы давно не виделись, и, если я откажусь сегодня, он позвонит завтра снова.

В задний карман я положила одну из фотографий, которые нашла, с Фредериком и матерью. Только еще не поняла, какие вопросы хочу задать.

Мама провела семнадцать лет, не рассказывая о том, что произошло. Надеюсь, мне потребуется меньше времени, чтобы решиться спросить.

Он машет мне, подойдя к углу. Однако не успевает на светофор, и между нами начинают нестись автомобили. Я тру замерзшие руки и жду.

– Привет!

Оборачиваюсь на голос Джейка и улыбаюсь, словно цветок, который поворачивается к солнцу. Инстинктивно.

– Я просто скучал по тебе, – говорит он. – Ужасно. И ты появилась. – Он берет мои холодные руки в свои.

Я открываю рот, чтобы сказать кое-что, но Джейк быстрее. Он наклоняется и целует меня в губы. Прошло больше двух недель после нашего злосчастного разговора, и в этом поцелуе много страсти. Единственная вещь, сдерживающая мое желание заключить Джейка в объятия, – тот факт, что отец, вероятно, смотрит на нас через дорогу.

Слышу, как машины останавливаются. Делаю полшага назад, но слишком поздно.

– Руки прочь, паршивец, – раздается голос отца.

Джейк пугается и отпускает меня.

– Пап! – восклицаю я.

– Разве не это я должен сказать? Плохо произнес?

Я чувствую, как у меня краснеют щеки. Джейк напротив меня выглядит побитым. Снова прерванным.

Момент неподходящий, но нужно это сделать.

– Что ж, Фредерик, это Джейк. Джейк, познакомься с моим отцом.

Наконец-то.

Они жмут руки. В наступившей тишине я раздумываю, что следует теперь говорить.

– Так, прогуляемся? – предлагает Фредерик.

– Куда ты шел? – спрашиваю у Джейка.

– В спортзал.

– Проводим тебя, – говорит Фредерик. Он поворачивает в сторону главной части кампуса.

Джейк вскидывает бровь, глядя на меня, и я едва заметно киваю.

– Конечно, – говорит он.

– Что ты думаешь, Рейчел? – спрашивает Фредерик. – Пруд? Холм?

– Выбирай.

– Есть еще один путь, – говорит Джейк, не сводя с меня глаз. – Не хотите залезть на колокольню? – Он указывает на белый шпиль, торчащий над зданием библиотеки.

– Туда можно зайти?

– Только если в кармане у тебя случайно найдутся ключи, – говорит Джейк. – Которые, скажем, ты стащил у брата-придурка, пока он был в отключке на каникулах.

Фредерик смеется.

– Отлично. Давайте нарушим парочку правил. Я только этим и занимался в школе.

– Во время недели встреч выпускников, – объясняет Джейк, пока мы пересекаем двор, – есть тур в башню. Но в другое время она закрыта. – Джейк останавливается. – Рей, ты не против? Знаю, ты не любишь нарушать правила.

Он прав, конечно. Но полагаю, мое понимание «хорошей девочки» в корне неверно. Нужно больше доверять своему сердцу и меньше переживать.