Ориан, или Пятый цвет - Поль-Лу Сулицер

И он стал давать им короткие характеристики, не лишенные остроумия и беззлобной насмешки, достойные войти в «Кто есть кто» или в популярную рубрику в «Гана».

— Я показал вам своего министра. Справа от президента находится хозяин набережной Орсе Луи де Маржери. Если бы вы видели его три года назад! Он был лысый как колено. Имплантация прошла успешно, и, по-моему, президент посадил его рядом с собой, чтобы выкачать из него рецепт.

Он сделал паузу, чтобы посмотреть, оценила ли Ориан его юмор. Улыбка молодой женщины вдохновила его на продолжение.

— Далее — министр экономики и финансов Марк Пено с супругой. Ее прозйали «великой среброносицей», так как она велела окантовать серебром все дверные и оконные рамы в своих личных апартаментах в Берси. Пено, он попроще. Посмотрите на его поношенный костюм, у него не нашлось ничего лучше. А вот жена его, я уверен, продолжала бы сверкать, даже если бы погасли все люстры.

Ориан искренне смеялась. Она не дотронулась до сыров, но почувствовала, как у нее просыпается аппетит при виде пралине с засахаренными персиками в вине. Бокалы снова были наполнены шампанским, но она лишь пригубила. Советник последовал ее примеру, потом продолжил представление.

— Слева от президента — почетный гость этого вечера, Жером Бертийяк, министр транспорта. В переговорах он новичок, хотя и имеет диплом Национальной школы управления. В молодости увлекался театром, что научило его говорить убедительно. Рядом с ним — военный министр Робер Менар. Я вот все думаю — не будет ли у него такого ошеломленного вида в случае войны? Подальше — несколько заместителей министров: торговли, культуры, по делам молодежи. Главная честь для них — быть замеченными президентом. Но президента окружает и так слишком много лиц, и он точно не знает, кто есть кто из этих гидов, которые никогда не присутствуют на заседаниях Совета министров. Отсюда и различные недоразумения, трения, обидчивость…

При малейшей возможности эти неименитые силятся блеснуть, рассказывая занимательные истории и анекдоты. Цель одна: рассмешить президента и заставить его вслух произнести фамилию остроумного незнакомца.

— А кто там, на краю президентского стола, его лицо плохо различимо?

— Рядом с красавицей Перванш Перье?

— Тот, кто курит длинную сигару, поглядывая в потолок.

— Ах, этого я упустил. Это министр промышленности, Пьер Дандьё. У него такой вид потому, что он смертельно скучает и ждет только одного: чтобы президент положил свою салфетку на стол, что служит знаком окончания приема.

— Он не любит празднества?

— Только те, которые устраивают другие. Его приемы да улице Гренель пользуются большим успехом. Они роскошны. На них приглашается множество красивых женщин… вроде вас, — рискнул добавить советник.

Ориан порозовела и поблагодарила его, подняв свой бокал с шампанским.

Когда глава государства дал сигнал к окончанию приема, гости встали и не спеша направились в холл, где разобрали свои плащи, заканчивая беседу на ступенях Елисейского дворца. Двор был ярко освещен. На часах стояли республиканские гвардейцы. Шел второй час ночи. Ориан, приехавшая на такси, пошла к выходу, на какое-то время остановилась, разглядывая расходившихся гостей. Она почти последней сошла с крыльца, уже установили стальной прут — это означало, что проезд машин отныне запрещен. Ориан шла по улице Фобур-Сент-Оноре, в голове шумело от этого удивительного вечера. Не потому, что она была очень впечатлительной. Просто в последние годы ей не так часто удавалось хотя бы на несколько часов забыть о своих изнурительных досье. В ее жизни было мало событий. В голове Ориан вертелись слова песенки Джонни: «Я забыл жить…» И вдруг она почувствовала, что что-то в ней зашевелилось, задышало, она ощущала внутри себя любовь, она чувствовала, что начинает жить.

Когда Ориан садилась в такси, со стороны площади Согласия показался мотоцикл. Ее сердце едва не разорвалось. На этот раз это был он — ее рыцарь. Как узнал он, что она ужинала в Елисейском дворце? Позже он ей, конечно, скажет, а пока попросил лишь покрепче держаться за его талию.

Свет просочился в спальню, выходившую окнами во двор. Ориан открыла один глаз и перевернулась на бок: еще не было восьми. Она задвинула двойную штору, чтобы в спальне стало темнее. Эдди спал в нескольких сантиметрах от нее, лежа на животе и засунув руки под подушку. Она обратила внимание, что во сне лицо его было моложе. Они страстно предавались любви и заснули умиротворенными и счастливыми. Эдди вздохнул. Ориан покрыла его спину поцелуями, легкими прикосновениями влажных губ, и Ладзано, широко открыв глаза, смотрел на нее и улыбался. Никогда еще Ориан не испытывала такого полного наслаждения. Тело этого крепкого и чувственного мужчины, вытянувшееся под ней, было неисчерпаемым источником эмоций, которые наэлектризовывал и ее, заставляя дрожать. Они вновь погрузились в сон.

Колокола на православной церкви звонили к полуденной воскресной службе. Они встали. С улицы доносились редкие звуки, приглушенные двойными стеклами. Ладзано первым занял ванную комнату. Готовя фруктовые соки, кофе и тосты, Ориан слышала, как льется вода. Она подумала об ощущении, испытанном ею в день, когда Давид, сын Александра и Изабеллы Леклерк, оставался у нее на сутки. Вспоминала она и о невообразимом смятении, охватившем ее при мысли об одиночестве женщины, обреченной каждый день просыпаться в одиночестве, о повседневных, ничего не значащих движениях, о тоскливых и молчаливых завтраках, оживляемых лишь радио или телевизором. Когда Ладзано вышел из ванной комнаты с криком: «Я голоден, как волк!» — у Ориан на глазах выступили слезы счастья.

Они устроились в кухне, лицом к лицу; она улыбалась, а он смотрел на нее с нежной серьезностью.

— Надо бы рассказать тебе о документах, найденных у Артюра, — начал он, словно желая избавиться от непосильной тяжести, прежде чем погрузиться в прекрасный уик-энд, который он запланировал провести с ней. — Лучше уж поговорить сейчас, потому что потом ты быстро соберешь сумку и мы уедем в мой дом на острове Ре.

— Остров Ре! — воскликнула Ориан. — Ты мне никогда не говорил о нем! Я считала тебя средиземноморцем.

Ладзано кивнул:

— Да, по отцу. А матушка родилась близ маяка Бален, со стороны Арс-ан-Ре. Я сохранил семейный дом, простенький домик, какие бывают в Шаранте: два этажа, белые стены, нежно-голубые ставни, штокрозы в саду и море рядом. Уверен, тебе понравится. Но все же покончим с этими бумагами.

— Ты прав, — одобрила Ориан, которая уже мысленно мчалась к солнцу и этому острову в Атлантике, о котором она часто слышала.

— Не надейся, что найдешь в документах имена убийц твоих друзсй. Речь в них об очень важных деталях, несомненно, доказывающих коррупцию некоторых ответственных французских экономистов и политиков, связавшихся с бирманскими властями и президентской канцелярией Габона, плюс несколько посредников, фамилии которых пока не ясны. Все ясно, но при этом зашифровано. Деловые взаимоотношения ясно просматриваются в движениях капиталов, траекторию точно определил Леклерк, вплоть до номерных счетов главных действующих лиц высокого полета. Ты не удивишься, узнав, что наш друг Орсони по уши увяз в этих незаконных операциях. Остается узнать назначение многочисленных фирм-прикрытий, извлекающих прибыль от переводов огромных денежных сумм с одного счета на другой, идущих либо из Рангуна, либо из Либревиля. Пока я уверен в одном: «Агев», хозяином которого является Орсони, — это пустышка, пустая яичная скорлупа. Суммы, поступающие на его счета, оседают в налоговом рае от Науру до Панамы, проходя через Люксембург, Монако и остров Мэн. Потом эти деньги распыляются по счетам частных лиц и фирм. Их следы — на предвыборных подписных листах.