Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр - Карен Ли Стрит

– Да, но вы забываете об одном важном обстоятельстве. Мадам Тюссо. Если бал устраивается в ее владениях, то там будет и она.

– Мадам никому не раскроет вашего истинного лица. В этом можете быть уверены. Идем?

– Как вам будет угодно.

И я последовал в ночь за своим братом-близнецом.

* * *

Следуя указаниям Дюпена, кучер высадил нас примерно в двух сотнях ярдов от места назначения. Едва экипаж скрылся в темноте, мы двинулись к «Базару». Я думал, что улица будет запружена каретами, а здание – сиять огнями, но окна оказались совершенно темны.

– Быть может, это приглашение – обман? Здесь совершенно безлюдно.

– Не тревожьтесь. Сейчас вы убедитесь в обратном.

Не разделяя уверенности Дюпена, я все же последовал за ним. В случае нападения таинственного злодея лучше уж быть вместе, чем поодиночке.

Подойдя к дверям, ведущим во внутренний двор базара, Дюпен постучал условным знаком. Почти сразу двери отворились. На пороге оказался сын мадам Тюссо. Белая маска скрывала верхнюю половину его вытянутого лица, но не его личность. Он был одет в бирюзовый сюртук с длинными фалдами, короткие палевые штаны, застегнутые на пуговицы над икрами, шелковые чулки в голубую полоску, богато расшитый жилет и широкий белый галстук – и явно чувствовал себя неуютно в этом изысканном наряде. Волосы его были густо напудрены. На лице, окрашенном в тон маске, ярко алели губы.

– Документы? – сказал он.

Дюпен подал ему наши бумаги. Мсье Тюссо кивнул в знак одобрения, но не подал виду, что встречался с нами прежде. Он подал каждому из нас номерок.

– Оружие необходимо оставить здесь, вместе с плащами.

При нем уже скопился богатый арсенал – пистолеты, кинжалы, шпаги… Но Дюпен не стал расставаться со своей тростью, в которой был скрыт клинок рапиры. Напротив, по пути к лестнице, ведущей в залы грандиозной выставки мадам Тюссо, он даже изобразил легкую хромоту.

Взойдя по лестнице наверх, мы словно перенеслись в иной мир. Призрачная музыка звучала сверху, с балконов, на которых был укрыт оркестр, а помещение, где мы оказались, было залито небесно-голубым светом, так как роскошная люстра была снабжена шарами из сапфирового стекла. Эффект усиливали небесно-голубые драпри на стенах. Эта небольшая передняя была отделена от просторного зала занавесом цвета синего кобальта, украшенного великолепным драконом, взмывающим ввысь. Зеркала, золоченые орнаменты в стиле Людовика XIV и несколько синих оттоманок остались на своих местах, но восковые фигуры были убраны. Их места заняли гости в масках, скрывавших лица. Некоторые маски были искусно сработаны из перьев экзотических птиц или расшиты стеклярусом, некоторые отличались элегантной простотой, некоторые придавали владельцам демонические черты… Но, несмотря на все это, костюмы оказались гораздо причудливее масок. Большая часть дам была одета в простые белые платья и красные шали, а горла их были перехвачены алыми ленточками из шелка или бархата. Еще непривычнее были их прически: очень коротко остриженные волосы едва достигали шеи, отчего ленточки на горле особенно бросались в глаза. Несколько дам носили красные ленточки на манер пояска, пересекавшего спину на уровне поясницы.

– Это la toilette du condamné[59], – объяснил Дюпен, заметив мой взгляд. – Женщин перед казнью стригли коротко, чтобы волосы не мешали лезвию.

– А красные ленточки поперек шеи означают отрубленную на гильотине голову?

Дюпен кивнул.

– Как я уже говорил, le Bal des Victimes устраивается в память жертв Террора для их потомков, но также и для аристократов, избежавших казни. Однако многие из последних вовсе не могут считаться жертвами, так как проявили не меньшую жестокость, чем их палачи. Им куда более пристало носить символ крови не на шее, а на руках. Видите вон тех, с «собачьими ушами»?

Он указал на группу мужчин лет шестидесяти с лишком. Их волосы, коротко остриженные на затылках, свисали по обеим сторонам лиц длинными прядями и вправду напоминали вислые собачьи уши, свойственные некоторым породам. Одеты они были дорого и весьма причудливо: бриджи, полосатые чулки, сюртуки с длинными фалдами и широченными лацканами, шелковые жилеты, пышные кружевные галстуки…

– Мюскадены[60], – пояснил Дюпен. – В юности эти старцы собирались в банды и терроризировали тех, в ком подозревали якобинцев. Многих казнили без суда или забивали насмерть палками прямо на улицах.

Дюпен подошел к элегантно накрытому столу и налил нам по бокалу вина.

– Весьма, весьма, – пробормотал он, пробуя напиток. – Из лучших погребов Франции…

Я не смог уловить, ностальгия это или гнев, но почел за лучшее отвлечь его от избытка любого из этих чувств и указал на чуть раздвинутые занавеси.

– Может, посмотрим, что там, дальше?

Мы прошли в следующий зал, и оказалось, что он залит солнечным светом – по крайней мере, впечатление было именно таким. Здесь стены были обтянуты лимонно-желтой тканью, а столы – покрыты скатертями того же оттенка. С потолка свисали огромные китайские фонарики из желтого шелка. Они сияли, точно маленькие рукотворные солнца, а висевшие на стенах зеркала в золотых рамах множили их отражения до бесконечности. Здесь я увидел мужчин, также одетых по старинной моде, но с длинными завитыми локонами вместо короткой стрижки приговоренного к гильотине или прически в виде собачьих ушей.

– А каковы убеждения этих? – спросил я Дюпена.

– Эти – или их предки – были наемными убийцами, охотившимися на якобинцев за деньги. Если мюскаденов можно назвать «горячими головами», то это – хладнокровные рационалисты. Их жажда мести понятна, но их методы мне претят.

Дюпен внимательно оглядел зал.

– Вы знаете Вальдемара, обокравшего вашу семью, в лицо?

– В юности я видел его портрет. Он обладал весьма запоминающейся внешностью. Уверен, я узнаю его.

– А Деламара, хозяина бала?

– О нем я не знаю ничего.

– Не пора ли пройти дальше?

Мне не терпелось обойти и осмотреть все залы. Безусловно, мсье Деламар знал толк во внешних эффектах.

Следующее помещение было оформлено в зеленых тонах. Жонглеры, развлекавшие группу гостей, были одеты в тон драпировкам – в костюмы цвета весенней листвы. По периметру зал был огорожен стеклянными витринами, за которыми росли роскошные папоротники. Гобелен, искусно сотканный из одних лишь зеленых ниток разных оттенков, изображал большое дерево, вокруг которого обвился змей, державший в зубах зеленое яблоко. Колоссальная люстра с хрустальными подвесками в виде дубовых листьев свисала с потолка, и ее газовые рожки были заключены в стеклянные шары цвета изумруда.