Меч Севера - Люк Скалл

Заговорил брат девочки:

— Ты — чародейка? Докажи!

Рядом раскашлялся другой мальчик, его отрывистый и сухой кашель говорил о тяжелой болезни легких.

Илландрис вытянула дрожащую руку ладонью вверх. Использовав свою силу, она вызвала язычок пламени, который заплясал по кончикам ее пальцев и потом с шипением, погас. В другое время и в другом месте восхищенные возгласы детишек вызвали бы улыбку на ее губах.

— Покажи мне еще! Хочу увидеть еще магию! — крикнул один из найденышей.

Другой радостно захлопал.

— Не сейчас. Там… там скоро начнется магическое представление, возле Великой Резиденции, — солгала Илландрис, ненавидя себя за это. — Но там есть место только еще для троих детей.

— Я хочу пойти! Я! Я! — зазвучал хор голосов, перебиваемых мучительным кашлем. Илландрис хотелось кричать, сказать детям, что это ложь, велеть им бежать из города, не оглядываясь. Но это тоже означало бы смертный приговор: они бы замерзли в дикой местности.

Она обвела помещение безрадостным взглядом. Самым безнадежным было состояние малышки, за ней — мальчика с кашлем.. Кого еще? Да разве это имеет значение?

— Позволь мне взять сестру, — сказал мальчик. Он встретился с полным слез взглядом Илландрис, и она прочла его мысли: «Она умрет. Я это знаю. Пусть она увидит магическое представление, прежде чем ее заберут у меня. Дай ей хоть это. Пожалуйста».

Илландрис старалась не разрыдаться.

В конце концов она выбрала эту малышку, и ее брата, и мальчика с кашлем. Они пошли с ней к Великой Резиденции, Илландрис несла девочку на руках. Та была ужасно легкой.

Там она устроила для них магическое представление. Рана вызвалась помочь Илландрис, хотя на самом деле чародейки не очень ладили. Вместе они показали такое, что дети смеялись и ликовали.

К концу представления Илландрис сотворила заклинание, погрузившее сироток в глубокий магический сон — сон, от которого они никогда не очнутся. Вскоре после этого появился Герольд и утащил их. Это был последний раз, когда их видели живыми.

Позже Илландрис узнала, что девочку звали Джинна, ее брата — Родди, а мальчика с кашлем — Зак.

Она молилась за них каждую ночь. А когда засыпала, их лица неотступно преследовали ее в кошмарах, пока она не просыпалась с криком.

Ее глаза открылись. Она кричала.

Или, по крайней мере, пыталась кричать — ее горло так саднило от плача и жажды, что она лишь прохрипела что–то. Как всегда, проснувшись, Илландрис провела пальцами по ране на лице. Она была липкой, и влажной, и теплой на ощупь. Рана постоянно пульсировала, эта ноющая боль время от времени усиливалась и пронизывала ее насквозь. И тогда она беспомощно свертывалась калачиком у стенки клетки из ивовых прутьев и рыдала, пока мучительная боль не ослабевала. Эту рану ей не удавалось исцелить с помощью магии, она была нанесена демонической сталью, и, хотя Шаману удалось зарастить раны, которые нанес ему Кразка, она — не лорд–маг. Ей придется носить этот жуткий шрам до конца жизни.

«Пожалуйста, пусть это кончится. Я хочу умереть. Пожалуйста, дай мне умереть».

Она слегка подвинулась, пытаясь вытянуть ноги в крошечном пространстве клетки. От этого движения полужидкие массы, накопившиеся в клетке, захлюпали. Мягкая подстилка из дерьма и прочих отходов согревала ее во время ночных холодов. Сохраняла ей жизнь, хотя она молилась, чтобы с ее страданиями было покончено.

Возможно, когда наступит зима, холод в конце концов прикончит ее. Но сейчас только началась осень. Такая быстрая смерть станет возможной лишь через несколько месяцев, если, конечно, Король–Мясник это допустит. Он может решить перевести ее из этой открытой помойной ямы куда–нибудь еще.

Мысль о том, что она проведет остаток своей жизни в клетке, вызвала у Илландрис желание выдрать себе все волосы и выцарапать глаза. Две недели в этой кошмарной тюрьме, и она уже сходит с ума.

Она услышала, как пошевелился Магнар в клетке напротив. Он находился в заключении два месяца. Казалось, что ему как- то удалось сохранить рассудок, хотя последнее время они редко разговаривали. Им почти нечего сказать друг другу.

И тут Магнар заговорил, его голос прозвучал как скрежет:

— Илландрис.

— Да? — ответила она слабым голосом, полным безысходности.

— Я не говорил тебе, что мне очень жаль?

Илландрис повернулась к нему лицом. Она видела на его обнаженном торсе раны, нанесенные Кразкой: рваные шрамы на месте отрезанных сосков, обрубки отсеченных пальцев рук. Мускулы Магнара начали хиреть, а красивое лицо стало костлявым. Замечательные серые глаза, которые она находила такими обаятельными, почти утратили свой блеск.

Как и она, Магнар был весь в дерьме. Говно и моча, которые время от времени низвергались на них сверху, сначала ужасали ее, но теперь она стала к ним совсем нечувствительна. И отличие от ужасной раны на ее лице, со всем остальным вода справится.

— Тебе жаль? — повторила она, внезапно сбитая с толку.

Он кивнул. Его темные волосы недавно срезали, щетина едва прикрывала шишковатое, покрытое струпьями нечто, которое Кразка сделал из его головы. Король–Мясник жестоко избивал его но меньшей мере раз в неделю.

— Я схватил тебя за волосы и причинил боль. Перед тем как Герольд напал на Сердечный Камень. Ты меня рассердила.

Илландрис попыталась припомнить ту ночь. Она и Магнар были вместе в постели, отдыхая после бурной любовной схватки. Она неблагоразумно вспомнила о том дне, когда он смотрел, как его мать горела на погребальном костре Шамана.

— Я клялся никогда не поднимать руку на женщину, продолжал Магнар. — Я нарушил это обещание.

Илландрис вспомнила, как ее собственный отец обращался с ее матерью. Он избивал ее столько раз, что она сбилась со счету. До самого последнего раза, когда он зашел слишком далеко и никакое вымученное извинение или обещание измениться уже не могли ее вернуть.

— Я прощаю тебя, — прошептала она.

Помолчав, Магнар продолжил:

— Ты спросила меня, как я мог допустить, чтобы мою мать поглотил огонь. Ответ таков: я — не мог. Моя мать жива, Илландрис.

Несмотря на все, что произошло, слова Магнара потрясли ее.

— Как это? — выдохнула она.

— Шаману нужно было устроить все напоказ. Мой отец предал его. Вождей и так возмущала моя молодость, а из–за действий отца я стал сыном предателя. Единственный способ выглядеть сильным — предстать беспощадным. Шаман хотел преподать моему отцу урок и усилить мое положение среди вождей. У меня не было другого выбора, кроме как согласиться. Моя тетка была виновна в подстрекательстве к мятежу. Никто не заслуживает гибели в огне, но у меня не было выбора.