Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Владимир Липовецкий

Благо, больше миссис Горн с ее арапником и револьвером в колонии не появлялась. Никто из нас не стал жаловаться ни Бремхоллу, ни Мамаше Кемпбелл. Но, видимо, о ее поведении стало известно начальству.

Профессор

Как-то утром двое австрийских военнопленных (они выполняли в колонии подсобные работы) внесли в нашу комнату застланную койку. Затем поставили рядом тумбочку. Мы решили, что к нам подселяют новенького. А когда вернулись с купания, видим, сидит на койке старичок в темно-зеленом байковом пиджаке. На одеяле разостлана газета, а на ней лежат табак и коробка с папиросными гильзами.

Старичок ловко набивал гильзы табаком, и рядом с ним уже появилась внушительная горка готовых папирос.

— Вы у нас будете жить? — спросили мы незнакомца.

— Если не возражаете.

— Мы не против.

— А теперь давайте знакомиться. Мое полное имя — Жорж Шарль Альфред де Мюссе. Я профессор филологии Томского университета. Но лучше обращайтесь ко мне Альфред Густавович. Так меня зовут мои русские студенты.

Кто он и откуда? Как оказался в России? Что привело его к нам? Мы с интересом и даже удовольствием наблюдали за действиями старика.

Пальцы Альфреда Густавовича ловко ухватывали щепотки табака, а речь с легкой картавинкой текла плавно и доброжелательно:

— Итак, мальчики, официально я уже вам представился. Пойдем дальше.

По национальности я швейцарец. Но вся моя молодость прошла во Франции. Это чудесная страна очень разных людей и многих языков. И я с детства стал понемногу разговаривать на нескольких языках — в том числе и на русском, потому что во Франции много выходцев из России.

Хочу вам сказать то, что обычно говорю своим студентам на первой лекции. Даже у самого примитивного животного есть язык. Но человеку он дан не только для того, чтобы отличить кислую капусту от сладких конфет. И не для того, чтобы облизываться от удовольствия или дразниться, показывая язык. Тогда для чего же он? Как вы думаете?

— Чтобы разговаривать, — уверенно ответил кто-то из нас.

— Верно. Как дороги соединяют города и страны, так языки связывают людей и помогают им знакомиться, слышать и понимать друг друга. Хотя глухонемые разговаривают только жестами. Или, например, азбука Морзе…

— Мы ее знаем, — не удержался я.

— Ну, тогда считайте, что мы нашли общий язык, и прошу меня принять в вашу дружную семью.

Старый профессор вскоре поразил нас тем, что совершенно свободно говорил с американцами на английском, с австрийскими пленными — на немецком, а со смуглым лавочником на городской улице — на греческом языке. А однажды на пристани мы стали свидетелями такой сцены. Японский солдат тщетно пытался столковаться с китайским торговцем. Раздраженные взаимным непониманием, они уже не говорили, а кричали друг на друга. В это самое время появился Альфред Густавович. Сначала он заговорил с японцем по-японски, а затем перевел его слова на китайский язык.

В другой раз мы увидели профессора сидящим на плоском валуне у берега и беседующим с корейским рыбаком.

— А свой родной швейцарский вы еще не позабыли? — спросил я Альфреда Густавовича.

— А такого языка нет, — улыбнулся он.

— Как же нет?! — удивился Гоша Орлов. — На каком тогда языке говорят швейцары?

— Ну, во-первых, не швейцары, а швейцарцы. Швейцары — это те, кто двери в ресторанах открывает. А во-вторых, в этой стране одна часть населения говорит на немецком, а другая — на французском… И еще в ходу итальянский.

В самый первый день нашего знакомства профессор сказал то, что каждому из нас было очень понятно:

— Как и вы, я тоже соскучился по родине. Но вернуться домой так нелегко. И доктор Герберт Майкл Коултер любезно позволил мне пожить с вами, пока не наладится пароходное сообщение с Европой.

Он мало отвечал нашим представлениям о профессоре. Был совсем простым и каким-то домашним. Играл с нами в лапту и городки, ходил к морю купаться, а в лес — собирать грибы.

Кроме того, Альфред Густавович никогда не подчеркивал превосходства в возрасте, знаниях, отличался неунывающим и веселым нравом. Утром, когда так хочется подольше поваляться в постели, он вскакивал первым и по-петушиному кричал: «Ку-ка-ре-ку!» Или трубил побудку, очень похоже подражая солдатскому горну.

Старый профессор не читал нам нравоучений, не вел назидательных бесед. Но общение с ним заражало желанием больше знать и уметь.

…С первой же оказией чудак профессор отбыл в свою далекую Швейцарию, признавшись нам, что ему очень грустно покидать Россию. Но так сложились обстоятельства. Революция и Гражданская война мешали его работе и надеждам на спокойную старость.

Как его встретила родная Швейцария, покинутая еще в далеком детстве? Нашел ли он своих друзей и близких после долгой разлуки?

Но еще большую грусть вызвало прощание с нашим любимым наставником — Вячеславом Вихрой. Он отбыл из России на том же пароходе, что и профессор.

Черный кот

Вместо одного Вихры к нам были назначены воспитателями сразу две женщины.

Одну из новых наставниц звали мисс Диц. Старая дева, годившаяся нам в бабушки, целые дни проводила в кресле, не выпуская из рук вязального крючка. А на ее коленях обычно дремала болонка. Представьте, я до сих пор помню имя этой собачонки — Бици.

Вторая воспитательница, Ольга Павловна Книшек, была вдвое моложе. Она стала вдовой после того, как ее муж, колчаковский офицер, погиб. Но, судя по всему, смерть супруга ее не особенно огорчила. Она не скрывала от окружающих своей расположенности к мистеру Рутке — блондину в золотых очках, переводчику при дирекции колонии.

Однажды Ольга Павловна сказала мне:

— Хочешь заработать пачку «хольметок»?

Так курящие называли тогда между собой сигареты «Гольден Хольмет».

— Конечно хочу, — согласился я.

— Тогда достань мне кота. Только постарайся — черного.

— А зачем вам кот?

— На Рождество будет бал-маскарад. Я хочу нарядиться бабой-ягой. Вот мне и нужен кот.

На другой стороне острова жил отставной полковник, совсем одинокий человек, если не считать множества кошек, которые всегда разгуливали во дворе его дома.

Туда я и отправился. Перелез через забор, схватил большого кота и засунул под куртку. Кот был старый и вел себя смирно. Даже мурлыкал от удовольствия у меня за пазухой. Его я и вручил Ольге Павловне, тут же получив взамен обещанную пачку «хольметок».

Прошло несколько дней. Я прихворнул и оставался в комнате один, когда мои товарищи ушли на обед в столовую. В это время заглянула мисс Диц со своим неизменным вязанием и дремлющей Бици на руках.

— Ты мне нужен, Александр, — сказала она.