Магия вето - Александр Изотов

Резонный вопрос.

Я пожал плечами, потому как представления пока не имел, что дальше делать. Мне в академии-то освоиться не дали, а теперь вот…

— Может, попробуешь укрыться у моего дяди-зубника? — предложил Громов.

Я потёр подбородок, задумавшись. А здоровяк вытащил измятый конверт, сунул мне в руки.

— Там я, как мог, всё написал, чтоб дяде понятненько было, — сказал Фёдор, — Попробуем тебя в горы. У нас, у Громовых, прииски там…

— Прииски?

— Ну, хомус от древних вертунов ещё добываем. Да не важно, — Громов отмахнулся, потом залез в карман и ссыпал мне в руку «меченки» и монеты покрупнее, — Больше нету, у студентов денег-то не особо.

Я мельком глянул на богатство. Две крупные золочёные монетки с единичками, и уже знакомые красные «меченки», пятнадцать штучек. Итого два рубля и пятнадцать ме́ченок.

Громов явно сомневался несколько мгновений, но потом всё-таки протянул лунит. Перовская округлила глазки, когда увидела молочный камешек в руках Фёдора.

— Это что… — она так и вдохнула.

— Он стоит порядка ста двадцати рублей, — со вздохом сказал здоровяк.

— Просто бешеные деньги, — с лёгким сарказмом ответил я.

Естественно, я мог исходить только из своего земного опыта.

— Если не сто пятьдесят… — Елена выдохнула, — Он же весь пропитан магией.

— Но его ещё продать надо, — продолжил Громов, — Можешь предложить моему дяде, но навряд он тебе вот так посреди ночи столько денег найдёт. Зато он точно согласится помочь переправиться в горы.

— Почему именно в горы? — на всякий случай спросил я.

— Туда Стражи Душ редко забредают, потому что там в основном чушки… кхм… ну то есть, безлунные вкалывают.

Белый камешек отправился ко мне в карман вместе с монетками и письмом от Фёдора.

А вот теперь уже я оказываюсь должным Громову. Ну, может, и свидимся ещё, отдам должок.

Объяснять, почему оракулы особо не посещают деревни, где полно обычных безлунных, было необязательно. Я уже усвоил, что Иные в них не вселяются.

И мой Василий тут навряд ли был исключением. Ведь по сути Ветров — это маг, просто с блоком на самой важной чакре.

— Странно, что Стражи Душ к этому имеют отношение, — искренне удивилась Елена, слушая наш разговор, — Не думала, что всё настолько серьёзно. Да и как они смогли их подкупить?

Перовская имела в виду Вепревых. Она ведь так и не знала о том, что её Василий — не совсем Василий, поэтому недоумевала, зачем это Вепревы подключили оракулов.

Она просто сверлила меня взглядом, и эмоции мешали ей мыслить логически. Что было в общем-то неплохо.

На губах у меня ещё горел её поцелуй. Девчонка наверняка сейчас вся на чувствах — до этого дня опасность для Ветрова была абстрактной, а сегодня уже реальная.

Теперь, наверное, крутит в голове «жвачку» о том, что зря были все эти обиды, что не успела поближе познакомиться с Василием. Ведь меня сейчас либо поймают, либо убьют.

— Василий, — всхлипнув, Перовская тоже полезла в карман и вытащила тонкий перстень, — Вот…

На глаза у девушки навернулись слёзы, когда она протянула подарок. Надо сказать, перстень был великоват для неё — это было особо заметно, когда она крутила его в изящных тонких пальцах.

Я с лёгким недоумением взял кольцо, посмотрел на круглый вправленный камушек. Кажется, насколько я мог соображать, это был эфирус, но на нём каким-то неведомым образом было изображено птичье пёрышко.

— Это моего деда… ну, передаётся у нас… и я отдаю… — срывающимся голосом сказала Перовская, готовясь разрыдаться, — Ловец Удачи…

Эх, Лена, это ведь всё прекрасно, но у меня нет времени на сантименты. Хотя я прекрасно чувствовал, как ей дорога эта вещица.

Не зная, что ещё делать, я взял девушку за талию, притянул и поцеловал. Она, естественно, ответила.

Мой Василий вдруг выдал целый гормональный букет, и я, понимая, что дальше с телом могут быть проблемы, оторвался от Елены и твёрдо сказал:

— А теперь мне пора.

* * *

Во дворе никого не было видно.

Фонари на столбах и на стене академии едва освещали мощёный двор, и от этого мерещилось, что тень от каждого куста или деревца — это затаившийся Страж Душ.

Жёлтая Луна, которая так нахально била в окна вечером, посреди ночи уже куда-то смылась, и в мире царила кромешная темнота. Даже Маловратск за кованой оградой академии, казалось, с трудом отбивался от неё своим скудным освещением.

Я шёл, особо не таясь, просто выбирая маршруты преимущественно в тени.

Здоровяк позади так и крутил головой, словно из-за любого куста сейчас мог выскочить охранник. Чего Гром так их боялся? Охрана здесь в основном была «безлунной», и мы, как маги, могли легко с ними расправиться.

Елену я кое-как уговорил остаться в корпусе. Громов, если что, сможет дать дёру, а вот насчёт хрупкой девушки я не был уверен. Тем более, она сейчас была расстроена, и боец из неё был никудышный.

Один раз пришлось остановиться и присесть за живой изгородью. Мы с Громовым молча смотрели друг на друга, слушая цокающие по брусчатке каблуки ночного охранника.

— Оказалось, ты дря-а-ань, вместо сердца — Пробо-оина-а-а… — его тихий фальшивый голос разносился по пустому парку, — От меня ты отста-а-ань, унесли любовь во́-ороны-ы-ы…

Громов едва слышно усмехнулся. Видимо, ему эта песня была хорошо знакома.

Вот охранник удалился, и мы, посидев для надёжности ещё несколько секунд, двинулись дальше.

Проходя мимо лазарета, я с заметным усилием подавил в себе желание заглянуть к Соболевой. Мои пальцы коснулись стены — эх, Арина, как жаль, что у нас всё застопорилось в самом начале.

Какая-то часть меня, которая отвечала за интуицию, вдруг выдала смутное чувство — если я постараюсь, то ещё увижусь с ней.

Когда мы почти дошли до заднего угла лазарета, до нас донёсся злобный шёпот:

— Ты, урод безмозглый! — и звук удара.

А ведь это был голос Николая Плетнёва.

Я замер у самого угла, сделав знак Громову тоже остановиться. Выглянул. Ещё два шага — и будет та самая калитка.

Она висела между двумя массивными кирпичными столбами. И была приоткрыта… За высокой живой изгородью никого не было видно, но уличный фонарь отбрасывал в просвет калитки на тротуар двигающиеся тени.

— Я же не зна-а-ал… — донёсся плаксивый голос.

Разговаривающие старались вести себя тихо, но все были явно на эмоциях.

— Ты мне всю жизнь будешь этот должок отдавать, — и новый удар.

Ограда чуть звякнула от уперевшейся спины того, кого Плетнёв воспитывал.